Том 21. Приключения Мишеля Гартмана. Часть I

Однако погода изменялась все более и более; дождь пошел частый, ветер начал дуть сильнее; ехать становилось труднее по причине рытвин.

Дамы были принуждены уже с полчаса сесть в повозку.

— Мы не можем ехать далее, — сказал Мишель. — Дорога становится ужасна; если будет продолжать ехать таким образом, мы скоро так увязнем в грязи, что и не выкарабкаемся. Нет ли в окрестностях какого-нибудь дома, где мы могли бы просить гостеприимства?

— Может быть, и есть, — сказал контрабандист с задумчивым видом. — Здесь недалеко есть уединенный дом. В нем живут люди, не очень здесь любимые, и о них рассказывают много историй, которые бесполезно повторять.

— Захотят ли они отворить нам? Подумайте, что уже час утра.

— Время ничего не значит. Главное, чтоб нас не приняли за шпионов. Говорите вы по-немецки, капитан?

— Да; зачем вы спрашиваете об этом?

— Вы скоро узнаете.

— А эти дамы говорят?

— Говорят.

— Это хорошо; стало быть, мы спасены. Запомните хорошенько, что я вам скажу. Вы называетесь Розенберг. Вы убежали из Страсбурга, где вам хотели сделать неприятность из-за ваших религиозных убеждений, а еще более из-за вашей национальности. Вы уроженец Бадена, горячий протестант, принятый в сословие французских граждан; но это ни к чему не послужило вам. Вас предполагают в сношениях с пруссаками и, следовательно, считают тайным врагом Франции.

— Хорошо; я понимаю, что вы хотите сказать: мы пиэтисты.

— Да, кажется, так их называют. В особенности старайтесь хорошенько разыграть вашу роль, а то если справедливо то, что говорят об этих людях, мы погибли; никто из нас не выйдет живой из этого дома. А с Паризьеном я не знаю что мне делать. Признаюсь, я очень затрудняюсь.

— Не беспокойтесь обо мне, — ответил Паризьен угрюмым тоном. — Если люди, о которых вы говорите, таковы, какими вы описываете их, мы просто бросимся в волчью пасть. Оставьте меня на воздухе; я дождя не боюсь, у меня шкура дубленая; я засяду в ветвях дерева перед домом и буду служить вам часовым; если с вами случится что-нибудь, кто знает, может быть, я могу вам помочь.

— Это так, — сказал контрабандист, два или три раза качая головою. — Ну, пусть будет так, Паризьен, я дам тебе ружье, а ты смотри в оба.

— Будьте спокойны; мне не в первый раз стоять на часах. Не так ли, капитан?

— Это правда, мой милый; только будь осторожен. Помни, что мы полагаемся на тебя.

— Конечно, капитан. Где же мое ружье?

Контрабандист вытащил его из-под соломы и отдал Паризьену вместе с патронами.

В эту минуту повозка повернула за угол дороги и показался довольно яркий свет, мелькавший сквозь деревья.

— Видишь этот свет, Паризьен? — продолжал контрабандист. — Мы идем туда. Ты же не трогайся с места, прежде чем услышишь крик совы два раза, вот так, слышишь?

Оборотень закричал как сова.

— Хорошо, — сказал зуав, — продолжайте путь, а я пойду вперед; не занимайтесь больше мною, это решено. Счастливого успеха, капитан.

Зуав взял ружье под мышку, бросился в кусты и исчез.

— Предупредите дам, — сказал контрабандист Мишелю, — их надо предупредить, чтобы они лучше играли роль.

Повозка продолжала путь. Чем более подвигались вперед, тем более огонь увеличивался и казался ярок.

Дом был двухэтажный. Он был построен между двором и садом и имел десять окон спереди и четыре с каждой стороны.

Направо и налево находились конюшни и людские.

Стены были очень высокие, крепко построенные. По своей наружности дом этот занимал середину между богатой фермой и сельским замком.

Над домом был бельведер в виде голубятни, на верху которой вертелся флюгер.

Три окна среди фасада в первом этаже были освещены. Крепкая решетчатая калитка с внутренними ставнями вела на двор. Возле этой решетки пробили низкую дверь в стене. Форточка служила для ежедневных потребностей жителей.

Перед домом деревья были вырублены так, что составляли кругообразную платформу. Но в середине этой платформы оставили столетний дуб, ветви которого покрывали значительное пространство и распространяли около себя темноту.

Подойдя к дому, капитан и контрабандист разменялись улыбкой, взглянув на дерево.

Они не ошибались. Паризьен устроил свою обсерваторию среди его ветвей.

— Кстати, — сказал Оборотень на ухо капитану, — вы пароля не знаете?

— Какого пароля? — спросил тот тем же тоном.

— Пароля, который отворит вам двери дома.

— Какой он? Вы знаете?

— Конечно. Вот он — не забудьте: Gott, Koenig Wilhelm[2]. Если вас спросят, вы скажете эти три слова. Вам ответят словом: Vaterland[3].

— Это все?

— Да, и вероятно дверь будет вам отворена на две половинки. Теперь будьте внимательны, мы приехали. Заметьте, как я постучусь; это может служить вам впоследствии. Но что это я! Главное-то и забыл.

Он сунул ему в руку серебряную монету.

— Это что такое?

— Вы видите, монета в пять франков.

— Но у меня таких множество.

— Не таких. Она проткнута пятью дырочками, расположенными в некотором порядке. Это знак, по которому вас должны узнавать. Если вам скажут: можете вы заплатить за издержки? Вы ответите да и покажете эту монету.

— Что все это значит?