Том 21. Приключения Мишеля Гартмана. Часть I

Вошел Иоган и не мог не вскрикнуть от удивления, приметив графиню; все в ней переменилось, даже ее голос; как она сама сказала, ее никак нельзя было узнать.

— Пора, — сказал Иоган.

— Я готова, — отвечала графиня, сунув в карман жилета два очаровательных револьвера, — но для чего вы держите в руке эти две палки, господин Иоган?

— Одна для вас; она вам понадобится в дороге. Он подал ей палку.

— Благодарю, — сказала она, — называйте меня Людвигом и обращайтесь со мною как с вашим работником. Вы обещаете мне это, не так ли?

— Обещаю. Как вы хорошо переоделись! Вы похожи как две капли воды на моего племянника Корника, маркара.

— Как маркара? — с удивлением спросила графиня. — Разве ваш племянник взялся за оружие, несмотря на свою религию?

— Я вас не понимаю… Может ли мой племянник взяться за оружие, когда он анабаптист!

— Я тоже говорю… Разве вы не знаете, что пруссаки назвали маркарами всех крестьян и работников ваших гор, которые, побуждаемые патриотизмом, бросили дома и составили отряды вольных стрелков, чтобы вести истребительную войну с неприятелем. Альтенгеймские вольные стрелки и все другие французские партизаны, защищающие ущелья гор, для немцев маркары, то есть возмутившиеся работники, поэтому они и гоняются за ними как за хищными зверями и поступают с ними безжалостно.

— Я этого не знал, и повторяю вам, мой племянник мальчик честный, трудолюбивый и имеющий отвращение к крови.

— Тем лучше; стало быть, я не подвергаюсь опасности быть узнанной.

— О! Опасности нет; идем?

— Когда вы хотите; милая Элена, ложись и спи хорошенько без меня.

— Нет, — ответила Элена, качая головой, — я спать не буду.

— Что же ты будешь делать?

— Молиться за вас, милая госпожа моя.

— Ты знаешь, что со мною сам Господь, — пошептала графиня на ухо, целуя ее. — В путь, господин Иоган! — прибавила она, обернувшись к старику.

— В путь, Людвиг! — ответил он, смеясь.

— В добрый час! — сказала графиня.

Они вышли. Элена заперла дверь, стала на колени у кровати и молилась, заливаясь слезами.

Глава XXX ДОМ ЛЕСНИЧЕГО

Иоган Шинер держал в руке фонарь, потому что глубокая темнота царствовала в доме, обитатели которого все давно были погружены в крепкий сон.

Попросив шепотом свою спутницу идти как можно тише, анабаптист сделал ей знак следовать за ним. Оба молча прошли по коридорам и достигли, наконец, низкой двери, искусно скрытой в стене.

Старик осторожно отворил ее, погасив сначала фонарь, который спрятал в такое место, откуда мог взять его по возвращении.

Наши два ночных путешественника шли так осторожно, что ничто около них не пошевелилось; они вышли из дома, старательно заперев дверь, и очутились в переулке, который через несколько шагов выходил в поле.

Ночь была теплая, атмосфера чрезвычайно чистая, небо темно-голубое, усыпанное звездами, сверкавшими как бриллианты. Луна, почти полная, плавала в эфире как громадный металлический шар и обильно проливала на землю свои бледные, меланхолические лучи, придававшие фантастический и грандиозный характер пейзажу; величественная тишина господствовала на горе, склоны которой исчезали в тумане, поднимавшемся из долины; тишина нарушалась время от времени однообразным звуком пильной мельницы и отрывистым лаем собак. В ту минуту, когда анабаптист и его спутница вышли из дома, половина девятого пробила на отдаленной колокольне; звук колокола, повторенный эхом, печально замер в ушах графини, которая инстинктивно задрожала.

Оба путешественника прошли наискось площадку Сальм и спустились в узкое ущелье, возле которого находилась пильная мельницы, упомянутая выше, постоянное движение которой производило шум, довольно похожий на ускоренное и стесненное дыхание; спускаясь около десяти минут по этому ущелью, которое суживалось все более и более, путешественники достигли густого леса, в который вошли по извилистой и едва проложенной тропинке, где графиня шла с чрезвычайным трудом, по причине темноты, заменившей меланхолический свет луны, лучи которой не проникали сквозь густой купол листвы, замыкавший двух искателей приключений как бы роковым кругом; темнота все более сгущалась; графиня спотыкалась на каждом шагу о камни и пни, попадавшиеся ей под ноги. Несмотря на всю ее решимость, она чувствовала, как сильная печаль овладевала всем ее существом, печаль еще увеличивавшаяся от шума невидимых потоков, низвергавшихся со склонов горы.