Том 22. Избранные дневники 1895-1910

8, 9, 10 июня. Два дня пропустил. Был нездоров и чрезвычайно слаб, особенно 8-го. Так просто, близко к смерти. 8-го ничего не делал, кроме пустых писем. Приехала девушка на костылях, как всегда, с неопределенными от меня требованиями. Неприятны мне были доктора, особенно Никитин с своей верой в свое суеверие и с своим желанием уверить в нем других. Написал очень плохо в газеты о невозможности помогать деньгами. Но не пошлю. Не надо. Был Орленев. Он ужасен. Одно тщеславие и самого низкого телесного разбора. Просто ужасен. Чертков верно сравнивает его с Сытиным. Очень может быть, что в обоих есть искра, даже наверно есть, но я не в силах видеть ее.

10-го было получше, мог заниматься опять предисловием и много читал о бехаизме^* с дурным чувством, обращенным на себя. […]

11, 12 июня. Третьего дня опять поправлял предисловие. Ничего не было такого, что бы стоило помнить. Ездил верхом с Булгаковым. Вчера тоже. Тяжелые отношения с двумя девицами — жалкими, но не подлежащими никакой помощи, а отнимающими время.

Решено ехать к Чертковым. Саша собралась, потом раздумала.

[Отрадное. ] Нынче 12-го поехала и Саша. Боюсь за нее. Легко проехали. Сейчас 12 часов ночи. Пишу у Чертковых. Саша подле. Целый день ничего не делал. Записать есть многое. Да: утром ходил к девицам, но не освободился, и к Николаеву, чтобы загладить свой спор.

13 июня. Хорошо спал. Утром опять предисловие. Ходил утром и сереДь дня в Мещерское. Очень приятно. Саша и нездорова, и скучает, бедняжка. Очень поразительно здесь в окрестностях — богатство земских устройств, приютов, больниц, и опять все та же нищета. Вечером опять поправлял предисловие. На душе хорошо. […]

14 июня 1910. Начинаю новую тетрадь у Чертковых. Ходил по полям. Занимался предисловием. Посмотрел старый дневник. Уже семь месяцев я вожусь все с одним этим. Неужели это все по пустякам. Письма. Мало интересных. Ходил в Лебучане к сумасшедшим^*. Один очень интересный. «Не украл, а взял». Я сказал: «На том свете». Он: «Свет один». Много выше этот сумасшедший многих людей, считающихся здоровыми. Спал. Обед. Вечером еще позанялся. Потом чех с вопросами о педагогии^*. Хорошо говорили. Только стеснительно записывание. Ложусь спать.

15 июня. Ходил гулять, а потом ослабел и целый день почти ничего не делал: поправил «Декабрь», попачкал предисловие и читал «Записки лакея». Все больше и больше сознаю тщету писаний, всяких и особенно своего. А не сказать не могу. […]

16 июня. Встал не рано, все та же слабость. Гулял, ласковый народ. […] В три часа пошел в Мещерское к сумасшедшим^*. Чертков довез. Ходил по всем палатам. Не разобрался еще в своих впечатлениях и потому ничего не пишу. И впечатления менее сильные, чем ожидал. Немного занялся корректурой книжки: «Грехи, соблазны, суеверия». Очень хочется освободиться от этой работы. Саша лучше. Письма неинтересные. Читал Куприна^*. Очень талантлив. «Корь» не выдержано, но образность яркая, правдивая, простая…

18 июня. Спал мало, но, несмотря на то, работал немного лучше. Справил три книжечки. Продиктовал плохое письмо в Белград^* и просмотрел еще и, надеюсь, в последний раз предисловие. Ездил с Чертковым в Мещерское и Ивино, больные женщины. Приятный крестьянин-писатель. И женщины бодрые. Особенно одна, совсем, как все. Потом из Троицкого приглашение на кинематограф^*. Спал, обед, вечером шахматы. Написал Соне. Записать нечего. Одно хорошее письмо.

19 июня. Долго спал и возбужден. Придумал важное изменение в предисловии и кончил письмо в Славянский съезд. Теперь 2-й час. Записать:

1) Ужасно не единичное, бессвязное, личное, глупое безумие, а безумие общее, организованное, общественное, умное безумие нашего мира. […]

Ездил с Чертковым в Троицкое. Необыкновенное великолепие чистоты, простора, удобств. Были у 1) испытуемых мужчин. Там экспроприатор, защищавший насилие, старообрядец, приговоренный к смертной казни и потом 20 годам каторжных работ за убийство, потом отцеубийца, 2) беспокойные, 3) полуспокойные и 4) слабые. То же деление у женщин. Особенно тяжелое впечатление женщин, испытуемых и беспокойных.

Дома известие, что Черткову «разрешено» быть в Телятинках во время приезда матери. Ванна. Песни — Саша.

20 июня. Встал бодрым. Поправил и «Славянам» и предисловие. И написал «Детскую мудрость»^*. Хочу попытаться сознательно бороться с Соней добром, любовью. Издалека кажется возможным. Постараюсь и вблизи исполнить. Душевное состояние очень хорошее. […]

21 июня. Сейчас пришел с гуляния. Хочется продиктовать Саше. А записать:

1) Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и все радость: и небо, и деревня, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всем, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви — все это, мало того, что это не дает блага, но наверное лишает его.