Том 22. Избранные дневники 1895-1910

7 августа 1900. Ясная Поляна. Таня заболела и теперь еще лежит. Я сильно болел: ужасные боли, долго не поправлялся. Нынче лучше. Чувствую близость смерти, стараюсь встретить ее спокойно и, кажется, спокойно встречу ее; но пока здоров, как нынче, не могу живо перенестись в процесс перехода.

Кончил и отослал и «Рабство нашего времени» и о смерти Гумберта^*. Думаю, что сделал, что должно и что мог. Здесь теперь Меньшиков (в нем что-то задерживающее его, какая-то цепляющая рогатка) и Страхов Федор Алексеевич, весь ясный, — я люблю его.

Нынче написал сцену в «Труп». Теперь запишу из книжечки.

[…] 4) Как у глаза есть веко, так у дурака есть самоуверенность для защиты от возможности поранения своего тщеславия. И оба, чем более берегут себя, тем менее видят — зажмуриваются.

5) Наши чувства к людям окрашивают их всех в один цвет: любим — они все нам кажутся белыми, не любим — черными. А во всех есть и черное и белое. Ищи в любимых черное, а главное — в нелюбимых белое. […]

15 августа. Все эти дни был совершенно здоров, писал «Труп» — окончил. И втягиваюсь все дальше и дальше.

Софья Андреевна уехала в Москву и в гости. Сознание необходимости любви помогает мне. Замечаю на Леве. Тане лучше. В книжечке записано. (Нынче хуже.)

Записано:

1) Между старыми и молодыми, если оба нормальны, происходит странное недоразумение. Человек 20 лет, обращаясь к 5-летнему, знает разницу понимания и сообразно с этим и обращается с ребенком. Но человек 50 лет не так уже обращается с 35-летним и даже с 20-летним. А разница та же. Та же даже и между 80-летним и 65-летним. От этого-то надо уважать старость и старикам уважать самих себя и не становиться на одну ногу с молодыми — спорить. Недоразумению этому помогает еще и то, что все человечество идет вперед, и молодой человек, усвоив то, что свойственно его времени, думает, что он сам впереди старика и что ему нечему учиться у него.

2) Если хочешь узнать себя, то замечай, что ты помнишь и что забываешь. Если хочешь узнать, что считаешь важным и что нет, замечай, что забываешь, что помнишь. То, что помнишь, вот это-то может быть предметом художественного произведения. Например: отчего упоминание об одном человеке напоминает другого, одного события — другое или человека. Вот в этой связи самое важное в твоем мировоззрении. По этим признакам узнаешь сам себя.

[…] 4) Брак, разумеется, хорошо и необходимо для продолжения рода; но если для продолжения рода, то (прекрасная выписка из Ницше) надо, чтобы родители чувствовали в себе силы воспитать детей не дармоедами, а слугами людям и богу. А для этого нужно быть в силах жить не трудами других, а своими, больше давая, чем беря от людей. У нас же буржуазное правило, что жениться можно только тогда, когда крепко сидишь на шее людей, то есть имеешь средства. Нужно как раз обратное: может жениться только тот, кто может жить и воспитать ребенка, не имея средств. Только такие родители могут хорошо воспитать детей. […]

21 августа 1900. Ясная Поляна. Писал драму и недоволен ею совсем. Нет сознания, что это — дело божие, хотя и многое исправилось: лица изменились.

Все тот же экзамен и все та же практика. Немного лучше. Нынче поднялся старый соблазн^*. Александр Петрович ушел. Вчера был Буланже с редактором. Читал George Eliot и Ruskin’а и очень оценил.

Нынче все яснее и яснее представляется обличение неверия и разбойничьего царства. Это нужно писать.

В книжечке записано:

[…] 2) Почему помнишь одно, а не помнишь другое? Почешу Сережу называю Андрюшей, Андрюшу — Сережей? В памяти записан характер. Вот это, то, что записано в памяти без имени и названия, то, что соединяет в одно разные лица, предметы, чувства, вот это-то и есть предмет художества. Это очень важно. Надо разъяснить.

[…] 6) Признак развратности нашего мира — это то, что люди не стыдятся богатства, а гордятся им.

7) Вдруг стало ясно, что как несправедливо, когда старик говорит: пожил, пора и умереть. Старик не имеет права говорить так. Он — плод, зерно. Былку можно затоптать, но зерно надо съесть. Это не значит то, что старику надо бояться смерти; напротив, надо, не боясь смерти, жить. И тогда только легко жить и жизнь полезна, когда не боишься смерти.

8) Странное мое положение в семье. Они, может быть, и любят меня, но я им не нужен, скорее encombrant;[26] если нужен, то нужен, как всем людям. А им в семье меньше других видно, чем я нужен всем. От этого: несть пророк без чести… […]

Нынче 26. Все эти дни, хотя и здоров, не писал. Начал о безверии^*. Переменил кое-что в драме, и к лучшему, но ничто не привлекает к работе, хотя и то и другое нравится.

Попробую записать.