Том 22. Приключения Мишеля Гартмана. Часть II

Борьба завязалась страшная, отчаянная, уж это был не бой людей цивилизованных, но оргия дикарей, растерзывающих один другого с неистовыми криками и ревом хищных животных, упоенных кровью. Рубили, рубили бесконечно; раненые поднимались на колени, ползли на руках, чтоб нанести последний удар, и падали с радостным чувством, что положили еще одного врага.

Подобно роковым кругам Данте в аду, поле сражения суживалось все более и более, штыки, красные до трубки, были искривлены и с зазубринами, так они работали, вонзаясь в человеческую грудь. Баварцы, надо отдать им эту справедливость, падали один за другим безмолвно, хладнокровно, твердо, как люди, пожертвовавшие жизнью, которые умирать умеют.

Вдруг сражение прекратилось, настала мрачная тишина значения грозного.

Весь отряд, прикрывавший транспорт, был уничтожен.

Последний защитник его пал с раскроенным черепом.

Командир партизанского отряда, Мишель Гартман, снял шляпу и, взмахнув над головой длинной шпагой в крови до эфеса, вскричал зычным голосом:

— Да здравствует республика!

— Да здравствует республика! — подхватили вольные стрелки в безумной радости[7].

Горное эхо повторило этот великодушный крик и далеко разнесло его по Эльзасу, где скоро, быть может, опять им будет оглашаться воздух с таким же энтузиазмом.

Месяц заливал своими бледными и кроткими лучами прекрасную долину, теперь такую тихую и безмолвную, но минуту назад волнующуюся и потрясенную пронесшимся над нею ураганом смерти, который в безжалостном своем равнодушии наделал столько несчастных жертв, убивавших друг друга ради прихоти и чудовищного честолюбия двух злодеев.

Увы! Так все идет на свете.

Глава X ПОСЛЕ БИТВЫ

Мишель Гартман посмотрел на часы: было восемь часов без четверти.

Сражение длилось не более трех четвертей часа.

Менее шестисот французов овладели в этот короткий срок значительным транспортом и частью убили, частью захватили в плен весь отряд, служивший ему прикрытием.

Это был геройский подвиг и великолепный успех: менее шестисот крестьян, работников, студентов и контрабандистов убили и отняли у неприятеля более тысячи шестисот лучшего и самого храброго войска.

А волонтеры, эти воины из преданности родине, едва были сформированы, у них не оказывалось еще ни экипировки, ни навыка в военном деле, инстинкт заменял им тактику, и, воодушевленные полною верою в святое право, за которое стояли, они бросались очертя голову на неприятеля и были героями.

Уделив несколько минут радости, естественной после такого блистательного торжества, начальники вольных стрелков деятельно занялись необходимыми при настоящих обстоятельствах распоряжениями.

Этих начальников было трое: Людвиг, командир альтенгеймских вольных стрелков, Мишель Гартман и таинственное лицо, которое в некоторых из предыдущих глав уже являлось нам, по собственному признанию, под чужим именем Отто фон Валькфельда.

Потери вольных стрелков были значительны: у них выбыло из строя сто семьдесят два человека, около трети наличного их состава. Мы, кажется, уже говорили, что число их не превышало шестисот, из ста семидесяти двух человек, выбывших из строя, шестьдесят пять было убито, сорок ранено тяжело и шестьдесят семь слегка, в числе последних находились Люсьен Гартман и Петрус Вебер, оба получившие царапины в правую руку.

Попечениями Мишеля убитые французы были схоронены в лесу, что же касается пруссаков, так как важно было изгладить по мере возможности всякий след борьбы, дабы немцы дольше оставались в совершенной неизвестности о судьбе транспорта и где именно произошло нападение, в долине вырыли громадный ров, сложили туда трупы, не забыв благоразумно вывернуть их карманы, вовсе не пустые при постоянных грабежах, — предосторожность, оправдываемая в этом случае способом вести войну честных германцев, — потом ров засыпали, тщательно утоптали, и все было кончено для несчастных.

Исполнив этот долг, поместили раненых по возможности удобно на соломе в телегах, отнятых у пруссаков, и отправили их после первой перевязки к тайному убежищу в горах, где скрывались семейства альтенгеймских вольных стрелков. Петрус и Люсьен вызвались распоряжаться этим печальным поездом, которому служили конвоем человек десять, также получивших одни легкие раны.

Оставалось решить еще два вопроса: во-первых, что делать с транспортом; во-вторых, найти средства для перевозки его. Кочевая жизнь, исполненная лишений, на которую они были осуждены, вынуждала немцев прозябать день за днем, добывая провиант в деревнях и местечках, попадавшихся им на пути, когда крестьяне, что, впрочем, редко случалось в Эльзасе и Лотарингии, отказывались по какой-либо причине снабжать их необходимым.