Том 23. Письма 1892-1894

Ваш рассказ «В дороге» ^*читал. Если бы я был издателем иллюстр<ированного> журнала, то напечатал бы у себя этот рассказ с большим удовольствием. Только вот Вам мой читательский совет; когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны.

Впрочем, не слушайте меня, я плохой критик. У меня нет способности ясно формулировать свои критические мысли. Иногда несу такую чепуху, что просто смерть. Если желаете обращаться в иллюстрированные редакции через меня, то я продолжаю быть к Вашим услугам. Только не адресуйте Ваших рукописей на Лопасню, а то они до лета пролежат в Серпухове вместе с другими заказными письмами и бандеролями, которые давно уже ждут меня там. Заказные письма адресуйте так: г. Алексин. Тульск. губ. М. П. Чехову. Брат бывает у меня каждую неделю — письма в Алексине не залежатся.

Ваше письмо огорчило меня и поставило в тупик ^*. Вы пишете о каких-то «странных вещах», которые я будто бы говорил у Лейкина, затем — просите во имя уважения к женщине не говорить о Вас «в этом духе» и, наконец, даже — «за одну эту доверчивость легко обдать грязью»… Что сей сон значит? Я и грязь… Мое достоинство не позволяет мне оправдываться; к тому же обвинения Ваши слишком неясны, чтобы в них можно было разглядеть пункты для самозащиты. Насколько могу понять, дело идет о чьей-нибудь сплетне. Так, что ли? Убедительно прошу Вас (если Вы доверяете мне не меньше, чем сплетникам), не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у вас в Петербурге. Или же, если нельзя не верить, то уж верьте всему, не в розницу, а оптом: и моей женитьбе на пяти миллионах, и моим романам с женами моих лучших друзей и т. п. Успокойтесь, бога ради. Если я недостаточно убедителен, то поговорите с Ясинским, который после юбилея вместе со мною был у Лейкина. Помню, оба мы, я и он, долго говорили о том, какие хорошие люди Вы и Ваша сестра… Мы оба были в юбилейном подпитии, но если бы я был пьян как сапожник или сошел с ума, то и тогда бы не унизился до «этого духа» и «грязи» (поднялась же у Вас рука начертать это словечко!), будучи удержан привычною порядочностью и привязанностью к матери, сестре и вообще к женщинам. Говорить дурно о Вас да еще при Лейкине!

Впрочем, бог с Вами. Защищаться от сплетен — это всё равно, что просить у жида взаймы: бесполезно. Думайте про меня, как хотите.

У меня только одна вина. Вот она. Когда-то я получил от Вас письмо, в котором Вы делали мне запрос по поводу идеи какого-то нестоящего моего рассказа. Будучи тогда с Вами мало знаком и забыв, что Ваша фамилия по мужу — Авилова, я забросил Ваше письмо, а марку прикарманил — так я поступаю вообще со всеми запросами, а наипаче же с дамскими. Потом же в Петербурге, когда Вы намекнули мне насчет этого письма, мне вспомнилась Ваша подпись, и я почувствовал себя виноватым.

Живу я в деревне. Холодно. Бросаю снег в пруд и с удовольствием помышляю о своем решении — никогда не бывать в Петербурге.

Желаю Вам всего хорошего.

Искренно преданный и уважающий

А. Чехов.

На конверте:

Москва, Плющиха, собств. дом Б. А. Страховой для передачи Лидии Алексеевне Авиловой.

Гуревич Л. Я., 19 марта 1892 *

1142. Л. Я. ГУРЕВИЧ

19 марта 1892 г. Мелихово.

Ст. Лопасня, 19 март.

Уважаемая Любовь Яковлевна! Газетную и журнальную беллетристику провинциальные газеты перепечатывают обыкновенно, не спрашивая авторского разрешения ^*. По крайней мере, перелистывая в Петербурге эти газеты, я находил в них почти все свои рассказы. Не разрешать провинциальным издателям печатать значит входить с ними в длинную, скучную и бесполезную переписку, так как провинция не имеет никакого понятия о литературной собственности и авторском праве, и перепечатку чужих повестей и постановку на сцене чужих пьес искренно не считает правонарушением.

Издательница «Орловского вестника» прислала мне в январе или в феврале письмо ^*, в котором просила меня разрешить ей перепечатать «Жену». Чтобы не входить в дальнейшую переписку, составляющую и с практической, и с юридической точек зрения одну только пустую формальность, я ответил ей, что она и в настоящем, и в будущем, до самого страшного суда может перепечатывать все мои произведения, не утруждая себя перепиской со мной. Вместе с тем я сделал оговорку, что она может перепечатывать только в том случае, если для этого достаточно одного только моего разрешения. Ответа своего буквально не помню, но смысл его передаю Вам верно.

Сделал я оговорку в надежде, что издательница «Орл<овского> вестника» — человек деликатный, знакомый с литературными приличиями и что она обратится к Вам, теперь же вижу, что я поступил опрометчиво и неосторожно.

Неужели она печатает «с согласия автора»? Ах как это пахнет кулачеством!