Том 23. Письма 1892-1894

Благородная, порядочная Лика! Как только Вы написали мне, что мои письма ни к чему меня не обязывают^*, я легко вздохнул, и вот пишу Вам теперь длинное письмо без страха, что какая-нибудь тетушка, увидев эти строки, женит меня на таком чудовище, как Вы. С своей стороны тоже спешу успокоить Вас, что письма Ваши в глазах моих имеют значение лишь душистых цветов, но не документов; передайте барону Штакельбергу, кузену и драгунским офицерам, что я не буду служить для них помехой. Мы, Чеховы, в противоположность им, Балласам, не мешаем молодым девушкам жить. Это наш принцип. Итак, Вы свободны.

У нас прижилась заблудшая болонка, неизвестно кому принадлежащая. Приехал Семашко. Графиня^* уехала и скоро опять приедет. В воздухе сильно пахнет тем, что на языке Миши называется карьерой. Еще что? Поспевают вишни. Вчера ели уже вареники из вишен с кружовенным вареньем. Кстати о варениках. Мой сосед Вареников во что бы то ни стало хочет купить у меня этот участок. Отдает все постройки на снос, разрешает нам жить здесь до будущей (в 1894 г.) зимы и заплатит, вероятно, не менее 10 тысяч. Каково? Я жажду переселиться в тот участок. Если удастся сварить кашу с Варениковым, то осенью же начну строиться в своей лесной пустыне, и для полноты моего благоденствия у меня не будет хватать только тех трех тысяч, о которых я Вам говорил. Канталупа, я знаю: вступив в зрелый возраст, Вы разлюбили меня. Но в благодарность за прежнее счастье пришлите мне три тысячи. Это Вас ни к чему не обяжет, я же не останусь в долгу и пришлю Вам зимой сливочного масла и сушеных вишен.

У нас всё тихо, смирно и согласно, если не считать шума, который производят дети моего старшего братца. Но писать все-таки трудно. Нельзя сосредоточиться. Для того чтобы думать и сочинять, приходится уходить на огород и полоть там бедную травку, которая никому не мешает. У меня сенсационная новость: «Русская мысль» в лице Лаврова прислала мне^* письмо, полное деликатных чувств и уверений. Я растроган, и если б не моя подлая привычка не отвечать на письма, то я ответил бы^*, что недоразумение, бывшее у нас года два назад, считаю поконченным. Во всяком случае ту либеральную повесть, которую начал при Вас^*, дитя мое, я посылаю в «Русскую мысль». Вот она какая история!

Снится ли Вам Левитан с черными глазами, полными африканской страсти? Продолжаете ли Вы получать письма от Вашей семидесятилетней соперницы^* и лицемерно отвечать ей? В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и в сущности я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан^*, который Вы уже забросили мне на шею.

Воображаю, как злорадно торжествуете и как демонски хохочете Вы, читая эти строки… Ах, я, кажется, пишу глупости. Порвите это письмо. Извините, что письмо так неразборчиво написано, и не показывайте его никому. Ах, ах!

Мне Басов писал^*, что Вы опять стали курить. Это подло, Лика. Презираю Ваш характер.

Каждый день идут дождики, но земля все-таки сухая.

Ну, до свиданья, кукуруза души моей. Хамски почтительно целую Вашу коробочку с пудрой и завидую Вашим старым сапогам, которые каждый день видят Вас. Пишите мне о Ваших успехах. Будьте благополучны и не забывайте побежденного Вами

Царя Мидийского.

Суворину А. С., 3 июля 1892 *

1199. А. С. СУВОРИНУ

3 июля 1892 г. Мелихово.

4 июль. Мелихово.

Необходимая поправка. «Fin du Siècle»^* прислали мне. Получил я вчера вечером, тремя днями позже, потому что три дня fin лежал в Серпухове. Пока одно могу сказать: формат очень мил. Книжка на вид симпатична. Сегодня вечером начну читать и на днях закачу Вам критику с глубокомысленными примечаниями.

Холера ползет всё выше и выше, но вяло и нерешительно. Нет города, где число заболеваний в день простиралось бы до 200. Всё 7 да 8, и только в Астрахани и Баку считают десятками и в итоге подводят сотню. Газеты пишут много вздора, но в общем делают много. «Новое время» держит себя в холерном отношении прекрасно^*. Статьи д-ра Галанина вполне удовлетворительны^*. Публика в городах встревожена, да и в деревнях уже начинают уныло поговаривать насчет холеры. Опасность преувеличена, холера не так страшна, как ее малюют, но что-то гнусное, угнетающее и марающее есть в самом слове холера. Будь у болезни другое название, тогда бы меньше боялись.

Но все-таки нехорошо. В прошлом году голод, теперь страх. Жизнь берет много от народа, но что она ему дает? Говорят: борись! Но стоит ли игра свеч?

Получил я проект нового Театрального общества^*, учреждаемого Григоровичем, Всеволожским, Савиной и проч. По-моему, совершенно лишнее общество. С Вас возьмут 100 р., а с меня 5, соберут 2137 р. 42 к. и захиреют. Функции очень неопределенные. Тон устава подхалимовский^*.

Вы же сообщите мне свой адрес, если уедете из Франценсбада.