Том 23. Статьи 1895-1906

Несомненно, что в этой гробнице была похоронена женщина, и, быть может, это именно гражданка Гикия, упоминавшаяся выше. Эта догадка основывается на том факте, что гробница была открыта под стеной города. Херсониты, очевидно, хорошо понимавшие важность для жизни чистого воздуха, хоронили своих мёртвых далеко вне городских стен; Гикия же, в награду за свою услугу гражданам, потребовала, чтоб её похоронили в стенах города.

Город воспротивился этому и предложил заменить такую почесть восстановлением сожжённого ею дворца на общественный счёт. Гикия не уступала, тогда граждане дали ей клятву, что исполнят её желание. Но женщина, зная силу обычая, который она нарушала, задумала испытать сограждан и сделала это так: подговорив своих слуг, она притворилась умершей. Херсониты были опечалены смертью славной женщины, но всё-таки решили нарушить клятву, данную ей, и вынесли её за город. У могилы Гикия встала и горько упрекнула сограждан за их вероломство. Тогда они дали ей вторую клятву и ещё при жизни позволили ей назначить место вечного успокоения, а когда она назначила, то отметили его её медным, вызолоченным бюстом.

«Но, — говорит Броневский, — было бы правдивым сомнение в том, что херсониты и вторую клятву свою исполнили, ибо сила обычая их весьма велика была». Может быть, они подкопались под стену города и похоронили Гикию, так сказать, на границе её и их желания. Конечно, это только догадка, подтверждаемая царственной роскошью гробницы и обилием ценностей, оказавшихся в ней.

Собственно говоря, весь полуостров представляет собой неисчислимую по богатству археологическую сокровищницу. На днях, по словам «Салгира» [59], в селе Серогоз крестьяне, раскопав один маленький курган, открыли в нём целый клад: две подвески с изображением драконов, тринадцать уточек-подвесок древнегреческой работы, двадцать четыре пластинки с изображением мифологических лиц, ещё пятнадцать разнообразных пластинок, двести пятьдесят семь трубочек, сто тридцать чечевицеобразных кружков, сто девяносто два кружка круглых, двести семьдесят треугольных пластинок, массу пуговиц — все до одной вещи из высокопробного золота.

Недавно в херсонесский музей доставлена со степи в высшей степени интересная статуя. Это довольно грубое изображение человека в полный рост, на голове у него головной убор башкира, за спиной колчан и стрелы, руки сложены на живот, одежды длинные, до пят. Изваяна эта статуя из серого камня, по словам знатоков дела, не находящегося среди горных пород Крыма.

Вообще Крым для исторической науки — золотое дно, как заявляют местные любители археологии. Это естественно — в нём цвели такие роскошные цветы эллинской культуры, как Херсонес, Пантикапея…

Теперь на месте первого — мерзость запустения, на месте второй — Керчь, хранящая в почве своей многое множество ценностей.

Уходя с развалин Херсонеса, уносишь с собой что-то тяжёлое и мрачное. Кажется, что ушёл с почвы, от которой пахнет дымом, кровью, разлагающимися трупами. Сколько на земном шаре таких развалин! Много ли ещё будет, и настанет ли время, когда люди будут только созидать, утратив дикую страсть к разрушению?

Будем ли мы когда-либо менее алчны?

Алексей Максимович Пешков, псевдоним Максим Горький

Родился 14 марта 1868 года в Нижнем Новгороде [60]. Отец — сын солдата, мать — мещанка. Дед со стороны отца был офицером, разжалован Николаем Первым за жестокое обращение с нижними чинами. Это был человек настолько крутой, что мой отец с десятилетнего возраста до семнадцати лет пять раз бегал от него. Последний раз отцу удалось убежать из семьи своей навсегда, — он пешком пришёл из Тобольска в Нижний и здесь поступил в ученики к драпировщику. Очевидно, у него были способности и он был грамотен, ибо уже двадцати двух лет пароходство Колчина (ныне Карповой) назначило его управляющим своей конторой в Астрахань, где в 1873 году он и умер от холеры, которой заразился от меня. По рассказам бабушки, отец был умный, добрый и очень весёлый человек.

Дед со стороны матери начал свою карьеру бурлаком на Волге, через три путины был уже приказчиком на караване балахнинского купца Заева, потом занялся окраской пряжи, разжился и открыл в Нижнем красильное заведение на широких началах. Вскоре он имел в городе несколько домов и три мастерских для набойки и окраски материи, был выбран в цеховые старшины, служил в этой должности три трёхлетия, после чего отказался, оскорблённый тем, что его не выбрали в ремесленные головы. Он был очень религиозен, до жестокости деспотичен и болезненно скуп. Жил девяносто два года и за год перед смертью сошёл с ума, в 1888 году.