Том 24. Сожженые леса. Тайные чары великой Индии. Вождь Сожженных Лесов. Рассказы из жизни в бразильских степях

Отдав это приказание, капитан выехал из укреплений, направляясь к незнакомцу, присутствие которого возбудило всеобщие толки. Грифитс подъехал близко к капитану Кильду, который продолжал беспечно курить, и, вынув пистолет, крикнул:

— Что ты за человек?

— Недостойный работник, возделыватель виноградника Господня, — отвечал Кильд.

— Во имя кого ты пришел?

— Во имя Иоарама Киммеля, из благословенного города Сен-Луи на Миссури.

— Иоарам Киммель достойный ученик святых нашего времени: пчелы работают на него. Ко мне ли тебя прислали?

— Да, если ты тот, кого язычники называют Джоном Оливье Грифитсом и которого они сделали одним из главных начальников Сожженных лесов Красной реки.

— Я действительно Джон Оливье Грифитс. А ты тот, кого я жду? Торговец невольниками по имени Кильд?

— Да; но тебя по какому знаку узнаю?

— По изречению, которое я начну, а ты кончишь.

— Слушаю.

— Когда рука Господня отяжелела на голове грешника..

— … Праведный униженно ищет помощи у Всевышнего, — продолжал Кильд, прерывая капитана. — Приветствую тебя, незнакомец, и готов выслушать то, что мне скажешь.

Грифитс тогда подъехал, соскочил с лошади и, спрятав пистолет, уселся подле капитана Кильда.

— Я не ждал тебя так скоро, — сказал капитан авантюристов, чтобы только завязать разговор.

— Правда, я прибыл десятью днями ранее, — отвечал Кильд. — Дела, которые меня удерживали в Сен-Луи, закончились скорее, чем я предполагал. А так как полученные инструкции были очень спешны, то я немедленно отправился к тебе.

— Не ты ли начальник тех эмигрантов, которые расположились станом в нескольких милях отсюда?

— Да, я действительно начальник тех, кто ими кажется.

— Клянусь, если б я это знал, то пришел бы к тебе на помощь во время нападения кроу.

— А разве не ты помог нам?

— Нет… честное слово. Я принимал тебя и твоих товарищей за подлых немецких эмигрантов, которых так много в этих странах; да и вмешиваться мне не хотелось. Стало быть, вам кто-нибудь помог?

— Да, и необыкновенным образом. В ту минуту, когда черти индейцы стали нас одолевать, явились незнакомые люди, разбили краснокожих и обратили их в бегство.

— Но после сражения ты их видел?

— Нет, они исчезли так быстро, что я не мог ни одного из них заметить.

— Но по крайней мере постарался ли ты узнать, кто они?

— Конечно, но лазутчик, которого сегодня утром отправил на поиски, не возвращался, и потому ничего еще не знаю; а ты никого не подозреваешь?

— Может быть, охотников много в Скалистых горах, но с ними я не имею сношений: они как будто чуждаются меня, и, следовательно, я ничего не могу утверждать. Если ж ты желаешь, то я поищу… разузнаю.

— Не нужно: я и сам этого добьюсь; впрочем, если они ускользнули так скоро, то, вероятно, из желания остаться неизвестными, а я не вижу особенной надобности их разыскивать. Но оставим это и поговорим о делах.

— Прекрасно, в чем же дело?

— У меня есть редкий товар, но дорогой — тысячу долларов за штуку… без уступки.

— Знаю, ты шелухи не даешь.

— Я подвергаюсь большой опасности: если мой поступок узнают в городах союза, я буду повешен, а если здесь, то будут судить по закону Линча.

— Я это знаю; но если ты продолжаешь это ремесло, так оно тебе, вероятно, очень выгодно.

— Справедливо, — ответил Кильд, коварно улыбаясь, — но предполагаю, что дело, какое бы оно ни было, все-таки дело…

— Не предполагай и не рассчитывай, — прервал его, смеясь, Грифитс, — я ведь не янки.

— Знаю, знаю, ты Сожженный лес, полуфранцуз.

— Поговорим серьезно; не скрою, если я вяжусь с тобой, то это против моих убеждений; необходимость заставляет, ибо иначе, черт возьми, вместо того чтобы полюбовно толковать с тобой, я принял бы совсем другие меры: мне противно иметь дело с тебе подобным негодяем.

— Благодарю, товарищ, за откровенность, но ты знаешь, обида не подвигает дела; напротив, она приписывается к счету.

— Я не торгуюсь! Конец оправдывает бесчестные средства, к которым меня принуждают прибегать. Повторяю, я согласен и не размышляя заплачу тебе за всякую голову по тысяче долларов.

— Вот это называется идти прямо к цели. У меня в лагере шестнадцать женщин, или, лучше сказать, молодых девушек, так как старшей из них не более двадцати, а самой младшей не менее пятнадцати лет. Все красавицы и целомудренны, в этом могу ручаться.

— Ты, кажется, преуспеваешь, — заметил, смеясь, Грифитс.

— Эти молодые девушки, — продолжал Кильд, не возбуждая уже более насмешек со стороны своего слушателя, — были с большими предосторожностями похищены из их семейств и находятся с тех пор под строгим присмотром.

— Хорошо, я допускаю это, дальше.

— Потом, я еще имею четырнадцать детей, из которых младшему девять лет, а самому старшему тринадцать лет. Все они годны для служения нашей святой религии и способны сделаться хорошими последователями.

— Детей, — воскликнул капитан, сжав губы. — Это невыгодный товар: его слишком много, и куплю его с тем условием, если уступишь дешево; в противном случае он останется у тебя на шее.

— Я тебе уступаю по двести долларов каждого; кажется, не дорого?