И он вернулся на свое место. Жоан и испанцы поскакали галопом: за ними наблюдали тогда тысячи невидимых шпионов, которые при первом подозрительном движении с их стороны изрубили бы их без пощады. Нужна была чрезвычайная осторожность.
Приказав своим людям сойти с лошадей и спрятать их в углублении, образуемым ложем реки, Жоан расставил их с величайшим спокойствием, которое могло изгнать навсегда все подозрения из головы вождя, если бы он возымел их.
Через десять минут в ущелье воцарилось такое же безмолвие, как и прежде. Едва Жоан сделал несколько шагов в кустах, чтобы рассмотреть окрестности занимаемого им поста, он вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Курумилла.
— Хорошо, — прошептал ульмен голосом тихим как дыхание, — сын мой благороден; пусть он идет за мной со своими людьми.
Жоан сделал знак согласия. Тогда с чрезвычайными предосторожностями и в величайшем безмолвии триста человек начали взбираться на скалы вслед за ульменом. Курумилла расставил их в различных местах, так что они составили двойную линию, которая широким кругом облегала пост, выбранный Антинагюэлем для бивуака своих лучших воинов.
Этот маневр было тем легче исполнить, что, повторяем, токи не мог иметь никакого подозрения и вместо того, чтобы наблюдать за тем, что происходило вокруг него, он внимательно следовал глазами за отрядом дона Грегорио, который уже был виден вдали.
Триста солдат Жоана, взобравшиеся на стену с противоположной стороны ущелья, разделились на два отряда. Первый занял позицию над Черным Оленем, а второй из ста человек сгруппировался в арьергарде, готовый в случае надобности напасть на неприятеля с тыла.
Как только Курумилла сделал описанные нами распоряжения, он оставил Жоана и вернулся к своим товарищам, которые ждали его на вершине Корковадо.
— Наконец! — вскричали они, увидев его.
— Я начинал бояться, не случилось ли с вами какого-либо несчастья, вождь, — сказал ему граф.
Курумилла улыбнулся.
— Все готово, — сказал он, — и если бледнолицые желают, они могут войти в ущелье.
— Вы думаете, что план ваш будет иметь успех? — спросил дон Тадео с беспокойством.
— Я надеюсь, — отвечал индеец, — но впрочем один Пиллиан может знать что случится.
— Справедливо. Что мы будем теперь делать?
— Зажжем огонь и уедем.
— Как уедем? А наши друзья?
— Мы им не нужны; как только огонь будет зажжен, мы поедем отыскивать бледнолицую девушку.
— Дай Бог, чтобы мы могли спасти ее!
— Пиллиан всемогущ, — отвечал Курумилла, высекая огонь.
— О! Мы ее спасем! — вскричал восторженно молодой человек.
Курумилла зажег трут, находившийся в роговом ящичке, смел в кучу ногами сухие листья, положил на них трут и начал дуть изо всех сил. Листья, высушенные солнечными лучами, скоро вспыхнули; Курумилла набросал на них других листьев, прибавил к ним несколько сухих ветвей, почти тотчас же загоревшихся, и положил эти ветви на костер. Огонь, раздуваемый ветром, который на высотах обыкновенно бывает гораздо сильнее, быстро разгорался, и скоро столб пламени поднялся к небу.
— Хорошо! — сказал Курумилла своим товарищам, которые так же как и он жадно глядели в долину. — Друзья наши увидали сигнал, мы можем ехать.
— Поедем же, не теряя времени, — вскричал граф с нетерпением.
— Поедем, — сказал дон Тадео.
Через минуту Курумилла и его товарищи углубились в огромный девственный лес, покрывавший вершину горы, оставив позади себя зажженный костер, этот зловещий сигнал убийства и разрушения.
Между тем вот что происходило в долине. Дон Гре-горио Перальта, боясь слишком зайти вперед прежде чем узнает положительно в чем дело, приказал отряду остановиться. Он не скрывал от себя страшной опасности своего положения и потому хотел воспользоваться всем для достижения успеха, чтобы в случае неудачи в битве, которую приготовлялся дать, честь его осталась невредима, а память о нем безупречна.
— Генерал, — обратился он к Корнейо, который так же как и сенатор, находился возле него, — вы воин храбрый, солдат неустрашимый; я не скрою от вас, что мы находимся в положении крайне опасном.
— О! О! — сказал генерал, вертя усы и бросая насмешливые взгляды на дона Района, который при этом известии, сделанном так неожиданно, побледнел. — Объясните нам это, дон Грегорио!
— О! Боже мой! — отвечал тот. — Дело очень просто: индейцы в значительной силе находятся в засаде в ущелье, чтобы не допустить нас пройти.
— Вот какие молодцы! Эдак, пожалуй, они перебьют нас по одиночке, — сказал генералв спокойным голосом.
— Да это страшная засада! — вскричал испуганный сенатор.
— Разумеется засада! — согласился генерал. — Впрочем, любезный друг, — прибавил он с лукавой улыбкой, — сейчас вы сами будете в состоянии судить об этом; скажите мне после ваше мнение, если, что впрочем невероятно, вы избавитесь от смерти…
— Но я не хочу соваться в эту страшную западню! — закричал дон Рамон, вне себя от страха. — Я не солдат, черт побери!
— Ба! Вы будете драться как любитель; с вашей стороны это будет прекрасный подвиг, тем более, что вы не привыкли к сражениям…