Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Моя земля самая прекрасная на свете, — отвечал индеец с гордостью, — Пиллиан создал ее для своих детей, вот почему бледнолицые хотят отнять ее у нас.

— В ваших словах есть правда, вождь, и я не буду оспаривать этого мнения; спор завел бы нас слишком далеко, а между тем теперь мы должны заниматься более важными предметами.

— Хорошо! — сказал вождь снисходительно. — Не все люди могли родиться в моей стране.

— Справедливо, поэтому-то я и родился в другом месте.

Цезарь, бежавший возле двух друзей и подбиравший крошки, которые они бросали ему, вдруг глухо заворчал.

— Что там такое, старичок? — дружески спросил Валентин, лаская собаку. — Разве ты чувствуешь что-нибудь подозрительное?

— Нет, — спокойно отвечал Трангуаль Ланек, — мы приближаемся к деревне: собака почуяла окаса.

В самом деле, едва он проговорил эти слова, как индейский всадник показался на повороте дороги. Он подскакал к двум друзьям, поклонился им и продолжал свою дорогу.

— Знаете ли, вождь, — заметил вдруг Валентин, ответив на поклон проезжего, — что мы напрасно идем так открыто, не принимая никаких предосторожностей.

— Отчего же?

— Оттого, что на свете есть немало таких людей, которые были бы рады помешать нам.

— Кто знает, куда и зачем мы идем? Кто знает, кто мы?

— Никто, это правда!

— Ну, в таком случае не лучше ли действовать открыто? Мы путешественники, вот и все; если бы мы находились в пустыне, тогда другое дело; но здесь в деревне, почти испанской, предосторожности вместо пользы могут повредить нам.

— Не обращайте внимания на мое замечание и поступайте как хотите; притом, вы должны знать гораздо лучше меня, что следует делать.

Между тем оба спутника продолжали подвигаться вперед тем скорым шагом, который свойственен людям, обыкновенно путешествующим пешком, и который, по многозачительному выражению солдат, ест дорогу. Почти незаметно дошли они до входа в деревню.

— Итак, мы в Сан-Мигуэле? — спросил Валентин.

— Да, — отвечал индеец.

— И вы думаете, что донны Розарио тут уже нет? Ульмен покачал головой и отвечал:

— Нет.

— Почему вы так думаете?

— Я не могу объяснить этого моему брату.

— Отчего?

— Оттого, что я чувствую это инстинктивно. «Черт побери, — подумал Валентин, — если вмешается инстинкт, мы погибли».

— Но все-таки у вас есть же какая-нибудь причина? — прибавил он громко.

— Пусть брат мой смотрит.

— Ну, — отвечал молодой человек, глядя во все стороны, — я ничего не вижу.

— Вот моя причина: деревня слишком спокойна, женщины в поле, воины на охоте и только одни старики остались в жилищах.

— Это правда, — сказал Валентин, задумавшись, — мне это не пришло в голову.

— Если бы пленница была здесь, брат мой увидал бы воинов, лошадей; деревня жила бы, а теперь она мертва.

«Черт побери! — подумал Валентин. — Эти дикари удивительные люди; они видят все, угадывают все, и мы со всей нашей цивилизацией просто дети в сравнении с ними».

— Вождь, — сказал он громко, — вы мудрец; скажите мне, пожалуйста, кто научил вас всему этому?

Индеец остановился, величественным жестом указал молодому человеку на обширный горизонт и голосом, торжественное выражение которого заставило Валентина вздрогнуть, сказал ему:

— Брат, это пустыня.

— Да, — отвечал француз с убеждением, — действительно, — прибавил он про себя, — только в пустыне человек видит Бога лицом к лицу. О! Никогда не успею я приобрести познания, какими обладает этот индеец.

Они вошли в деревню. Как сказал Трангуаль Ланек, она в самом деле оказалась пустою. Так как во всех индейских деревнях двери были отперты, и путешественники, не входя в хижины, могли легко удостовериться в отсутствии жителей. В некоторых только они увидали больных, которые, лежа на бараньих кожах, жалобно стонали.

— Вы так хорошо угадали, вождь, — сказал Валентин с досадой, — что мы не находим здесь даже собак.

— Будем продолжать наш путь, — отвечал вождь, по-прежнему бесстрастный.

— Браво, — воскликнул молодой человек, — кажется нам нечего больше и делать, потому что, как видно, мы не успеем здесь собрать какие-либо сведения.

Вдруг Цезарь бросился с бешеным воем и, добежав до дверей одной уединенной хижины, начал царапать лапами землю.

— Может быть, в этом доме, — сказал Трангуаль Ланек, — мы узнаем что-нибудь о молодой девушке.

— Поспешим же туда! — с нетерпением вскричал Валентин.

Они бегом бросились к хижине. Цезарь все продолжал выть.

Глава LVII СВЕДЕНИЯ

Когда Валентин и Трангуаль Ланек подбежали к хижине, двери ее отворились, и на пороге показалась женщина. Ей казалось около сорока лет, хотя на самом деле было только двадцать пять; но жизнь, которую ведут индейские женщины, работы, которыми они принуждены заниматься, скоро старят их и лишают в несколько лет той красоты, той молодости, которые среди наших женщин сохраняются так долго.