Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Вот эти условия: ароканская армия положит оружие; две женщины, находящиеся в вашем лагере, будут мне выданы сегодня же, а в залог прочного мира великий токи и двенадцать главных апо-ульменов, выбранных в четырех уталь-мапусах, останутся аманатами в Сантьяго до тех пор, пока я сочту нужным отпустить их.

Презрительная улыбка сжала тонкие губы Антинагюэля.

— Отец мой не хочет предложить нам менее жестоких условий? — спросил он.

— Нет, — с твердостью отвечал дон Тадео, — это единственное условие, которое вы получите от меня.

Токи выпрямился.

— Нас десять тысяч человек, решившихся умереть; отец мой не должен доводить нас до отчаяния, — сказал он мрачным голосом.

— Завтра эта армия падет под ударами моих солдат, как колос под серпом жнеца; она рассеется как сухие листья, уносимые осенним ветром.

— Послушай же, ты, предлагающий мне такие высокомерные условия, — вскричал Антинагюэль, засунув правую руку за пазуху, — знаешь ли ты кто я, который дозволил себе на миг унизиться перед тобой и которого ты в твоей безумной гордости затоптал ногами, как ползающую собаку?

— Какое мне дело! Я удаляюсь; я не должен вас слушать.

— Слушай же… я правнук токи Кадегуаля, нас разделяет наследственная ненависть; я поклялся, что убью тебя, собака, кролик, вор!

И с движением быстрее мысли, Антинагюэль вынул спрятанную руку и поразил дона Тадео ударом кинжала прямо в грудь.

Но рука убийцы была сжата железными мускулами Короля Мрака, и оружие разбилось как стекло о кирасу, которую дон Тадео, боясь измены, надел под свою одежду. Рука токи опустилась без сил. Солдаты, бывшие свидетелями погибели, которой подвергался диктатор, поспешно подбежали. Дон Тадео остановил их знаком.

— Не стреляйте, — сказал он, — этот негодяй довольно наказан тем, что его гнусное намерение не удалось и что он наконец снял с себя личину передо мною. Ступай, убийца, — прибавил он с презрением, — воротись скрыть твой стыд среди твоих воинов, твои предки ненавидели моих предков, но это были храбрые солдаты, а ты их выродившийся сын. Я не удостаиваю тебя моей боязнью; ты слишком низок в моих глазах; оставляя тебе бесславную жизнь, я мщу сильнее, нежели мстил бы тогда, когда удостоил бы наказать тебя за твое вероломство. Удались, гадкая собака!

Не говоря ни слова более, дон Тадео повернулся к токи спиной и воротился со своей свитой в лагерь.

— О! — вскричал Антинагюэль, с бешенством топая ногами. — Не все еще кончено; завтра придет моя очередь!

И он воротился в свой лагерь в сильном гневе.

— Ну! Чего вы добились? — спросил у него дон Панчо.

Антинагюэль бросил на него иронический взгляд.

— Чего я добился? — отвечал он глухим голосом, показывая Бустаменте свою обессилевшую руку. — Этот человек расстроил мои планы; кинжал мой сломался о его грудь, он раздавил мне руку как ребенку… вот чего я добился!

— Завтра мы будем сражаться, — сказал генерал, — почем знать! Не все еще потеряно… может быть, час мщения готов пробить для вас и для меня.

— Да! — вскричал Антинагюэль запальчиво. — Хотя бы мне пришлось пожертвовать завтра всеми воинами, этот человек будет в моей власти.

Не желая объясняться более, токи заперся в своей палатке с теми из вождей, на которых он более мог положиться.

Со своей стороны, дон Тадео также вошел в свою палатку.

— Я вам говорил, — вскричал генерал Фуэнтес, — что вам надо опасаться измены.

— Вы были правы, генерал, — отвечал диктатор, улыбаясь, — но Господь защитил меня: злодей был наказан как заслуживал.

— Нет, — отвечал старый солдат с досадой, — когда найдешь ехидну на дороге, надо безжалостно раздавить ее под ногами, а то она приподнимется и укусит неосторожного, который пощадит ее или оставит с пренебрежением. Вы могли защищаться законным образом и ваше прощение было безумством; индейцы злопамятны, и Антинагюэль убьет вас не сегодня так завтра, если вы не примете против него необходимых предосторожностей.

— Полноте, полноте, генерал, — весело сказал дон Тадео, — вы зловещая птица; перестанем лучше думать об этом злодее; нас призывают другие заботы, подумаем какие надо употребить средства, чтобы разбить его завтра наголову… тогда вопрос будет окончательно решен.

Фуэнтес покачал головой в знак сомнения и вышел осмотреть аванпосты.

Скоро стемнело; долина осветилась, как бы по волшебству, бесчисленными бивуачными огнями. Величественное молчание царило над нею: несколько тысяч человек, ожидавших первых лучей дневного светила, чтобы перерезать друг друга, теперь спали мирным сном.

Глава LXXV БИТВА ПРИ КОНДОРКАНКИ [4]

Это было 10 октября. Солнце взошло в полном блеске, и едва его первые лучи начали позлащать вершины высоких гор, звук труб и барабанов разбудил эхо долин и заставил задрожать лютых зверей в их логовищах.