Армия чилийская посреди своего торжества была погружена в горесть. Дон Грегорио Перальта с отчаянием ломал себе руки. Потеря человека, которому он был предан телом и душой, сводила его с ума! Он ничего не хотел слышать. Фуэнтес был принужден принять начальство над войском. Пятьсот ароканских воинов, по большей части раненых, попались в руки победителей. Дон Грегорио Перальта приказал расстрелять их. Напрасно старались отговорить его от этого жестокого приговора, который мог иметь в будущем чрезвычайно пагубные последствия.
— Нет, — отвечал дон Грегорио сурово, — человек, которого все мы обожаем, должен быть отомщен!
И он хладнокровно приказал расстрелять несчастных.
Армия раскинула лагерь на поле битвы.
Валентин и друг его в сопровождении дона Грегорио целую ночь пробегали огромное поле битвы, на которое коршуны уже опустились с отвратительными криками радости. Эти трое человек имели мужество приподнимать груды трупов. Однако ж поиски их были безуспешны: они не могли найти тела их друга.
На другой день на рассвете армия пустилась в путь по направлению к Биобио, чтобы воротиться в Чили. Она вела с собою аманатами тридцать ульменов, захваченных в городах, которые были преданы грабежу.
— Поедемте с нами, — печально сказал дон Грегорио, — наш несчастный друг умер; теперь вам нечего более делать в этой ужасной стране.
— Я не разделяю вашего мнения, — возразил Валентин, — я думаю, что дон Тадео не умер, а только попал в плен.
— Отчего вы это предполагаете? — вскричал дон Грегорио, и взор его сверкнул. — Имеете вы какое-нибудь доказательство в том, что вы говорите?
— К несчастью, никакого.
— Однако вы имеете же какую-нибудь причину?
— Конечно, имею.
— Скажите же мне, друг мой.
— Она покажется вам так ничтожна.
— Все-таки скажите.
— Ну! Если вы хотите непременно, я признаюсь вам, что имею тайное предчувствие, которое говорит мне, что друг наш не умер, но находится в руках Антинагюэля.
— На чем вы основываете это предположение? Вы человек слишком умный, сердце у вас слишком преданное для того, чтобы вы старались шутить о подобном предмете.
— Вы отдаете мне справедливость; поэтому я скажу вам, на чем я основываю мое мнение… видите ли, когда я вышел из круга врагов, окружавших нас, я тотчас заметил отсутствие дона Тадео…
— Ну, что же вы сделали тогда?
— Я воротился назад! Дон Тадео мужественно сражался; я закричал ему, чтобы он держался твердо.
— Он вас услыхал?
— Конечно, потому что он отвечал мне. Я удвоил усилия, словом, я достиг почти тотчас же того места, где его видел; но он уже исчез, не оставив следов.
— Что же вы заключили из этого?
— Я заключил, что многочисленные враги захватили его и увели, потому что, несмотря на все наши поиски, мы не нашли его тела.
— А кто же вам сказал, что они не унесли его тела, убив его?
— Зачем? Умерший дон Тадео мог только стеснить их; тогда как, овладев им живым, они могут надеяться, что, возвратив ему свободу, или, может быть, грозясь убить его, добьются, чтобы их заложники были им возвращены. Впрочем, зная хорошо страну и нравы этих свирепых людей, вы можете разрешить этот вопрос скорее нежели я, иностранец.
Дон Грегорио был поражен справедливостью этого рассуждения.
— Это весьма возможно, — отвечал он, — в словах ваших много правды; может быть, вы и не ошибаетесь; но вы мне не объяснили что вы намерены делать?
— Очень простую вещь, друг мой; здесь в окрестностях укрылись два индейских вождя, которых вы знаете.
— Да.
— Эти люди преданы Луи и мне; они будут служить нам проводниками, и если, как я думаю, дон Тадео жив, клянусь вам, что я найду его.
Дон Грегорио с минуту глядел на Валентина с чрезвычайным волнением; две слезы засверкали в глазах его; он взял за руку молодого человека, крепко пожал ее и сказал голосом, дрожавшим от умиления:
— Дон Валентин, простите меня, я вас еще не знал; я не умел ценить вашего сердца по его достоинству; я американец, полудикарь, люблю и ненавижу с одинаковой силой; дон Валентин, позвольте мне обнять вас?
— От всего сердца, мой добрый друг, — отвечал молодой человек, напрасно стараясь скрыть под улыбкой свое волнение.
— Итак, вы едете? — продолжал дон Грегорио.
— Сейчас.
— О! Вы найдете дона Тадео; теперь я в этом уверен.
— И я также.
— Прощайте, дон Валентин! Прощайте, дои Луи!
— Прощайте! — отвечали молодые люди. Валентин свистнул Цезарю и пришпорил свою лошадь.
— Поедем, — сказал он своему молочному брату.
— Поедем, — отвечал тот.
Они поехали, но едва сделали несколько шагов как услыхали позади себя быстрый галоп лошади и обернулись: дон Грегорио догонял их, делая им знак подождать его. Они остановились.
— Извините, господа, — сказал он им как только очутился возле них, — я забыл сказать вам одно; мы еще не знаем, что Господь готовит нам; может быть, сегодня мы расстаемся навсегда.
— Никто этого не знает, — заметил Луи, качая головой.