Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Молодой человек ходил задумчиво по аллеям, машинально обрывая лепестки розы, которую сорвал. Луи провел таким образом более часа, как вдруг между деревьями, в нескольких шагах от него послышался легкий шорох. Он поднял голову и успел заметить конец белого газового платья, мелькнувшего между деревьями, но не мог рассмотреть женщину, которая быстро скользила по траве, омоченной росой, как белый призрак. При этом таинственном видении сердце молодого человека забилось сильнее; он остановился задрожав; он был так поражен, что прислонился к дереву, чтобы не упасть.

«Что происходит со мной, — спрашивал он себя, отирая лоб, на котором выступил холодный пот. — Я помешался! Везде она представляется мне! Боже мой! Я люблю ее так сильно, что против моей воли, воображение рисует мне ее беспрестанно! Эта молодая девушка, вероятно, та самая, которую мы освободили таким чудесным образом нынешней ночью. Бедное дитя!.. К счастью, она меня не видела, я испугал бы ее… Лучше уйти из сада… В таком состоянии, в каком я нахожусь, я испугаю ее!»

И как всегда случается в подобных обстоятельствах, граф напротив бросился по следам той, которую увидел.

Молодая девушка, приютившись в боскете, как колибри на своем ложе из мха, с бледным лицом и потупив глаза в землю, печально и задумчиво слушала веселое пение птичек.

Вдруг легкий шум заставил ее вздрогнуть и поднять голову. Граф стоял перед ней. Молодая девушка вскрикнула и хотела бежать.

— Дон Луи! — прошептала она.

Она узнала его. Молодой человек упал перед ней на колени.

— О! — вскричал он голосом, дрожащим от волнения и с выражением горячей мольбы. — Из жалости останьтесь, сеньорита.

— Дон Луи! — повторила она, уже оправившись и выказывая самое полное равнодушие.

Молодые девушки, даже самые невинные, обладают в высочайшей степени дарованием скрывать свои чувства и не обнаруживать испытываемого ими волнения.

— Да, это я, сеньорита, — отвечал Луи тоном самой почтительной страсти, — чтобы вас увидеть, я бросил все!

Донна Розарио сделала движение.

— Ради Бога! — продолжал граф. — Позвольте мне еще с минуту полюбоваться вами. О! — прибавил он с нежностью. — Сердце мое угадало вас, прежде чем приметили глаза.

— Кабальеро, — сказала молодая девушка прерывающимся голосом, — я вас не понимаю.

— О! Не бойтесь меня, сеньорита, — перебил он с пылкостью, — мое уважение к вам так же глубоко, как и…

— Но, кабальеро, — сказала она с живостью, — встаньте… что если вас застанут…

— Сеньорита, — возразил Луи, — признание, которое я вам сделаю, требует, чтобы я оставался в этом умоляющем положении.

— Но!..

— Я вас люблю, — сказал он прерывающимся голосом. — Эти слова, которых во Франции я не смел прошептать вам, эти слова, которые всегда звучали в моем сердце… О я не знаю сам, почему сегодня я имею смелость произнести их!

Донна Розарио печально глядела на Луи, слезы выступили у нее на глазах; она сделала к нему шаг и протянув руку, которую он прижал к своим губам, сказала кротко:

— Встаньте!

Граф повиновался. Молодая девушка опустилась на скамейку и погрузилась в глубокое и горестное размышление. Долго длилось молчание.

— Кабальеро! — наконец сказала донна Розарио тихо. — Если Господь позволил нам увидеться еще раз, так это потому, что в своем божественном милосердии Он определил, что между нами должно быть последнее объяснение.

Луи сделал движение.

— Не прерывайте меня, — продолжала молодая девушка, — я не буду иметь мужества окончить то, что имею вам сказать. Вы меня любите, Луи, и я этому верю; ваше присутствие здесь служит для меня неопровержимым доказательством; вы любите меня, а между тем сколько раз, во время моего краткого пребывания во Франции, вы проклинали меня, тайно обвиняя в кокетстве, или, по крайней мере, в непонятной ветрености!

— Сеньорита!

— О! — сказала донна Розарио с печальной улыбкой. — Так как вы признались мне в вашей любви, я буду откровенна с вами, Луи; если уже я должна отнять у вас всякую надежду, то, по крайней мере, хочу оправдать перед вами мою прошедшую жизнь и оставить вам обо мне воспоминание, которого ничто не должно омрачить.

— О! Зачем говорить это…

— Зачем? — повторила молодая девушка. — Затем, что я верю этой любви, юной, пламенной, истинной, которую ни ежедневное пренебрежение, ни огромное расстояние между нами не могли победить! Верю ей потому, что и я также люблю вас… разве вы не понимаете этого, Луи!

Граф был поражен. Шатаясь, вне себя, он смотрел на молодую девушку пристальным и отчаянным взором человека, осужденного на смерть и слушающего чтение своего приговора.

— Да, — продолжала донна Розарио с лихорадочной пылкостью, — да, я люблю вас, Луи! Я всегда буду вас любить! Но никогда, никогда не будем мы принадлежать друг другу!

— О! это невозможно! — вскричал граф с горячностью, подняв голову.