Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Он чудом избежал смерти, хотя был опасно ранен.

Донна Мария старалась прочесть на бесстрастном лице индейца, какое впечатление произвело на него это известие.

— Пусть сестра моя слушает, — сказал он через минуту, — дон Тадео еще враг ей, не так ли?

— Более чем прежде.

— Хорошо.

— Мало того, что муж мой низким образом бросил меня и отнял у меня мое дитя, это невинное существо, которое служило мне единственным утешением и помогало мне переносить горести, которые он причинял мне, злодей нанес мне величайшее оскорбление, заведя публично связь с другой женщиной, которую повсюду таскает с собою… она и теперь с ним в Вальдивии.

— А! — сказал вождь с некоторым равнодушием.

Привыкнув к ароканским нравам, позволявшим каждому мужчине иметь столько жен, сколько он может прокормить, Антинагюэль находил поступок дона Тадео весьма естественным. Это не укрылось от донны Марии, и ироническая улыбка сжала ее губы. Она продолжала небрежным тоном, но пристально смотря на индейца:

— Кажется, эту женщину зовут донной Розарио де Мендоз… говорят, что это очаровательное создание…

Это имя, произнесенное донной Марией по-видимому совершенно равнодушно, произвело на Антинагюэля действие громового удара; он вскочил и с пылающим лицом, со сверкающими глазами вскричал:

— Розарио де Мендоз, говорите вы, сестра моя?

— Боже мой, я ее не знаю, — отвечала донна Мария, — я слышала только ее имя; кажется, что действительно так зовут эту женщину… но, — прибавила она, — какое участие принимает в ней брат мой?..

— Никакого, — перебил индеец и опять сел на свое место. — Зачем сестра моя не мстит человеку, который ее бросил?

— К чему? Притом на какое мщение могу я надеяться? Я женщина слабая и боязливая, без друзей, без поддержки, одна.

— А я, — вскричал вождь, — я-то что же?

— О! — сказала донна Мария с живостью. — Я не хочу, чтобы брат мой мстил за мою личную обиду.

— Сестра моя ошибается; напав на этого человека, я отомщу ему в то же время и за свою собственную…

— Пусть брат мой объяснится; я его не понимаю.

— Сейчас объяснюсь.

— Я слушаю.

В эту минуту вошла мать Антинагюэля и, подойдя к сыну, сказала печально:

— Напрасно сын мой вспоминает старое и бередит прежние раны.

— Женщина, удались! — возразил индеец. — Я воин, отец мой завещал мне мщение; я поклялся отомстить и исполню мою клятву.

Бедная индианка вышла со вздохом. Красавица, любопытство которой было возбуждено в высшей степени, с нетерпением ждала, чтобы вождь объяснился.

Дождь падал с шумом на листья деревьев; по временам порывы ночного ветра со свистом врывались в щели хижины и колебали пламя факела, освещавшего ее. Оба собеседника, погрузившись в размышления, невольно прислушивались к звукам бури и чувствовали, как ими овладевала тоска.

Антинагюэль наконец поднял голову и, выпустив сразу несколько клубов дыма, бросил свою сигару и начал тихим голосом:

— Хотя сестра моя почти дитя нашего народа, потому что ее воспитала моя мать, но она никогда не знала истории моего семейства. Эта история, которую я расскажу ей, вполне покажет, что я ненавижу дона Тадео, и если до сих пор я делал вид, будто забыл обо всем, так это потому, что дон Тадео был мужем моей сестры… Теперь же поведение его с моей сестрой избавляет меня от обещания, которое я дал себе самому, и возвращает мне свободу действия.

Донна Мария сделала знак согласия.

— Когда презренные испанцы, — продолжал вождь, — завоевали Чили и поработили его трусливых жителей, они вздумали завоевать также и Ароканию, пошли на окасов и ворвались в их владения. Сестра моя видит, что я начал рассказ издалека. Кадегуальский токи первый собрал на Карамнанской долине большой совет. Назначенный предводителем воинов всех четырех областей, он дал сражение бледнолицым; битва была ужасная, продолжавшаяся от восхода до заката солнца; много ароканских воинов отправились в блаженные долины рая; но Всемогущий не оставил окасов: они остались победителями, а испанцы бежали как трусливые зайцы от страшных ароканских копий. Много бледнолицых попало в наши руки. Между ними находился могущественный вождь, по имени дон Эстеван де Леон. Кадегуальский токи мог бы воспользоваться своим правом и убить его, но он не сделал этого, а напротив привел его в свое селение и обращался с ним, как с братом. Но когда испанцы умели быть признательными за благодеяние? Дон Эстеван, забыв священные обязанности гостеприимства, обольстил дочь того, кому был обязан жизнью, и убежал с нею. При этой недостойной и гнусной измене, горесть благородного токи была неизмерима: он поклялся тогда безжалостно воевать с бледнолицыми и сдержал клятву: все испанцы, захваченные им, несмотря на их лета и пол, были убиты. Это ужасное возмездие было справедливо, не правда ли?

— Да, — лаконически отвечала Красавица.