Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Французы обменялись взглядом. Индейцы — взрослые дети, для которых всякое зрелище праздник. Необыкновенное предложение парижанина показалось им неопровержимым.

— Испытание! Испытание! — кричали они.

— Хорошо, — сказал Валентин, — пусть смотрят мои братья.

Он встал тогда в классическую позицию, принятую фокусниками, когда они на площадях показывают подобные штуки; потом сунул в рот саблю и через несколько секунд она исчезла до эфеса. Во время этого фокуса, который для индейцев был чудом, они смотрели на отважного француза с ужасом, не смея даже дышать; они никак не могли понять, чтобы человек мог совершить подобную операцию, не убивши себя немедленно. Валентин поворачивался во все стороны, чтобы каждый уверился в действительности этого факта, потом, не торопясь, вынул саблю изо рта такою же блестящею, как она была прежде. Крик восторга вырвался у всех. Чудо было очевидно.

— Позвольте, — сказал он, — я еще имею к вам одну просьбу.

Восстановилось молчание.

— Я вам доказал уже самым неопровержимым образом, что вождь не виновен, не правда ли?

— Да! Да! — закричали все. — Бледнолицый великий колдун; он любим Пиллианом.

— Очень хорошо! — сказал Валентин, с лукавой улыбкой глядя на колдуна. — Теперь этот человек должен в свою очередь доказать, что я его оклеветал и что не он убил апоульмена. Умерший вождь был знаменитый воин, он должен быть отомщен!

— Да! — повторили индейцы. — Он должен быть отомщен!

— Брат мой говорит хорошо, — заметил Курумилла, — пусть колдун сделает испытание.

Несчастный колдун понял, что он погиб; холодный пот оросил виски его, судорожный трепет пробежал по его телу.

— Этот человек обманщик, — пробормотал он едва внятным голосом, — он обманывает вас.

— Может быть! — возразил Валентин. — Но чтобы доказать это, сделай то же, что сделал я…

— Если отец мой невинен, — сказал Курумилла, обращаясь к колдуну и подавая ему саблю, — Пиллиан защитит его так же, как защитил моего брата.

— Да, конечно… Пиллиан защищает всех невинных, вы видели этому доказательство, — сказал парижанин, в котором дух парижского уличного мальчишки одержал верх.

Колдун бросил вокруг себя отчаянный взор. Глаза всех выражали нетерпение и любопытство. Несчастный понял, что ему невозможно было ожидать помощи ни от кого и решился в одну секунду. Он хотел умереть как жил, обманывая толпу до последнего вздоха.

— Я ничего не боюсь, — сказал он твердым голосом, — это железо будет для меня безвредно. Вы хотите, чтобы я сделал испытание; хорошо, я буду повиноваться; но берегитесь, Пиллиан раздражен вашим поведением со мною; унижение, которое вы налагаете на меня, будет отомщено страшными бедствиями, которые постигнут вас.

При этих словах своего предсказателя, индейцы задрожали; они колебались; много лет уже привыкли они верить его предсказаниям и теперь со страхом осмеливались обвинять его в обмане. Валентин угадал, что происходило в сердце индейцев.

— Славно сыграно, — прошептал он, подмигнув в ответ на торжествующую улыбку колдуна, — теперь моя очередь. Пусть братья мои успокоятся, — сказал он громким и твердым голосом, — никакое несчастье не угрожает им; этот человек говорит таким образом, потому что боится умереть; он знает, что он виновен и что Пиллиан не защитит его.

Колдун бросил на молодого человека взгляд полный ненависти, схватил саблю и движением, быстрым как мысль, засунул ее в горло. Поток черной крови хлынул из его рта; он широко раскрыл глаза, судорожно замахал руками, сделал два шага вперед и упал ничком. Индейцы подбежали к нему: он уже был мертв.

— Пусть бросят лживую собаку коршунам, — сказал Курумилла, с презрением оттолкнув ногой труп колдуна.

— Мы братья на жизнь и на смерть, — вскричал Трангуаль Ланек, обнимая Валентина.

— Ну! — улыбаясь сказал молодой человек своему другу. — Я недурно выпутался. Ты видишь, что в некоторых обстоятельствах недурно знать все ремесла, даже ремесло фокусника может пригодиться при случае.

— Не клевещи на твое сердце, — возразил с жаром Луи, пожимая ему руку, — ты спас жизнь человеку.

— Да, но зато убил другого.

— Тот был виновен!

Глава XXI ПОХОРОНЫ АПО-УЛЬМЕНА

Мало-помалу волнение, причиненное смертью колдуна, утихло, и порядок восстановился. Курумилла и Трангуаль Ланек, изгнав всякое чувство ненависти, братски поцеловались при неистовых криках воинов, которые любили обоих вождей.

— Теперь отец мой отмщен, и мы может предать тело его земле, — заметил Курумилла. — Бледнолицые будут присутствовать при похоронах? — прибавил он, обращаясь к французам, и поклонился им.

— Будем, — отвечал Луи.

— Мое жилище велико, — продолжал вождь, — и мои братья сделают мне честь, согласившись пожить у меня, пока останутся в нашем селении.

Луи хотел было отвечать, но Трангуаль Ланек перебил его, сказав:

— Мои братья бледнолицые уже удостоили принять мое бедное гостеприимство.

Молодые люди молча поклонились.

— Хорошо! — сказал ульмен. — Что до этого за дело? Какое бы жилище не выбрали чужестранцы, я все-таки буду считать их моими гостями.