Том 26, ч.2

Это — представление немецкого крестьянина. В сельском хозяйстве (за исключением рудников, рыболовства, охотничьего промысла, но отнюдь не скотоводства) семена, корм, скот, минеральные удобрения и т. д. составляют тот материал, [467] из которого производится продукт, и этот материал есть продукт труда. В соответствии с развитием предпринимательского земледелия развиваются и эти «затраты». Всякое производство — с того момента, когда речь идет уже не о простом захвате и присвоении, — есть воспроизводство и поэтому нуждается «в продукте предшествующего ему производства в качестве материала». Все, что в производстве является результатом, есть вместе с тем и предпосылка. И чем выше уровень развития крупного земледелия, тем больше покупает оно продуктов «предшествующего ему производства» и тем больше продает своих собственных продуктов. В форме товаров эти затраты — они превращены в товар при помощи счетных денег — входят в земледелие с того самого времени, когда фермер становится вообще зависимым от продажи своего продукта и начинают фиксироваться цены различных сельскохозяйственных продуктов (например, сена), так как и в земледелии возникает разделение сфер производства. Даже у крестьянина должно было бы все перепутаться в голове, если бы квартер пшеницы, который он продает, он считал доходом, а квартер пшеницы, отдаваемый им земле, не считал бы при этом «затратой». Впрочем, пусть г-н Родбертус попытается вообще «начать» где-нибудь «производство», например, льна или шелка без «продуктов предшествующего производства». Это — чистейшая нелепость.

Такой же нелепостью являются и все дальнейшие выводы Родбертуса:

«Таким образом, для сельского хозяйства и промышленности являются общими те две части капитала, которые влияют на определение величины частей ренты; не является, однако, общей для них та часть капитала, которая такого влияния не оказывает, но на которую вместе с другими частями исчисляется, в качестве прибыли, часть ренты, определяемая указанными выше частями капитала; эта третья часть капитала имеется только в промышленном капитале. Мы предположили, что стоимость сырого продукта, как и продукта промышленного, определяется затраченным трудом и что рента делится пропорционально этой стоимости между владельцами сырого и промышленного продуктов. Так вот, если, поэтому, получающиеся в производстве сырого и промышленного продуктов части ренты и пропорциональны, тем количествам труда, которых стоил соответствующий продукт, то всё же примененные в сельском хозяйстве и промышленности капиталы, на которые распределяются, в качестве прибыли, эти части ренты (притом в промышленности — самостоятельно, а в сельском хозяйстве — по ставке прибыли, установившейся в промышленности), не стоят в том же отношении друг к другу, в каком находятся указанные количества труда и определяемые ими части ренты. Напротив, при равной величине частей ренты, приходящихся. на сырой и промышленный продукты, промышленный капитал будет больше сельскохозяйственного капитала на всю величину содержащейся в нем стоимости материала. А так как эта стоимость материала увеличивает промышленный капитал, на который исчисляется, в качестве прибыли, приходящаяся на него часть ренты, но не увеличивает самой прибыли, что ведет еще к понижению ставки прибыли, регулирующей также и прибыль в сельском хозяйстве, — то из той части ренты, которая приходится на сельское хозяйство, необходимо должен получаться остаток, не поглощаемый исчислением прибыли по этой ставке» (стр. 98–99) [Русский перевод, стр. 298–299].

Первая ложная предпосылка: если промышленный продукт и продукт земледельческий обмениваются по их стоимостям (т. е. в соответствии с требующимся для их производства рабочим временем), то они приносят своим владельцам равновеликие прибавочные стоимости, или равновеликие количества неоплаченного труда. Прибавочные стоимости не относятся друг к другу как стоимости соответствующих товаров.