Выйдя из ванной, он посмотрел налево. Дверь в спальню была распахнута. За ней в полумраке поблескивала белая кровать. Она была слишком большой для такого маленького помещения. Настоящее произведение искусства, сплетение раковин, улиток, завитков, листочков сказочных цветов. Точеные ножки. Громоздкая игрушка, но сделанная на совесть, в отличие от прочей мебели, которую он приобретал одновременно с кроватью. Декабрь 1945 года. Он возвратился все еще в армейской форме, потому что оставленная дома одежда ему больше не годилась. Он больше не мог жить с отцом, вернее, с его бесконечными женщинами в тесной квартирке и использовал все деньги для приобретения вот этого дома, который уже тогда был старым. Он был расположен на тихой окраинной улочке. Требовалась какая-то обстановка, кровать, чтобы спать. Он купил первое, что предложил ему агент, невысокий, темноволосый, женоподобный человек по имени Род Флеминг, с которым он потом спал в этой нелепой кровати. Род был для него другом, слугой, сиделкой, самым близким человеком до самой его смерти, которая их разъединила. Мысль о том, что какой-то совершенно посторонний человек — Лоран — осмелился занять его место в этой кровати, заставила Дэйва яростно сжать кулаки.
Он их разжал, испытывая отвращение к самому себе. Рода больше нет и не будет, пора с этим смириться.
Дэйв повернулся и прошел снова в кухню, где находился Дуг. Он не улыбался. Он протягивал ему чашку кофе. Дэйв взял ее и кивнул головой.
Дуг спросил:
— Знаешь, чего я хотел, когда поранил вчера себе руку? Хотел, чтобы ты был здесь, со мной. Когда доктор накладывал швы, мне недоставало тебя. Не голос по телефону за семьдесят пять миль отсюда, обещающий позвонить на следующий день. Мне нужен был ты, тут, рядом.
— Я же сказал тебе, что сочувствую.
— Но ты возненавидел меня за то, что я не пожелал туда приехать… А когда ты положил трубку, я подумал, что ты не такой, как Жан-Поль. Тот бы сразу примчался, потому что я поранился. Вот и получается, что мне не хватало ни тебя, ни его. Умершего. Верно? А я был, как твоя девушка на берегу.
Он открыл холодильник, наклонился над ним и невесело рассмеялся.
— Мой выбор оказался не лучше твоего.
— Но ты же не один, — возразил Дэйв.
— Да? Я тоже так считал. А вот что думаешь ты, мне неизвестно. Ты забываешь, что я здесь чужой. Не знаю никого, кроме тебя.
Он наклонился над плитой, поставил на нее сковород-icy, чтобы поджарить бекон с яйцами.
— Дни кажутся бесконечно длинными.
— Они не будут такими длинными, если ты забудешь Францию. Сотрешь старые магнитофонные записи, выбросишь журналы, отделаешься, от машины. Машины были его страстью, Дуг, не твоей. Твоя мать сразу же мне сказала, что ты не в состоянии отличить распределительный вал от карбюратора. И до сих пор не умеешь. Вот почему тебе нужны «Европейские моторы». Будь же честным, оставь машину и оставь в покое Жан-Поля. Его больше нет, а жизнь продолжается.
Он повернулся. Дуг исчез. Дверь раскачивалась на петлях. Он начал переворачивать шипящий бекон на сковородке. Потом взял два яйца из коробки и принялся разбивать их.
Из-за двери послышался голос Дуга, который наводил порядок на столе.
— Я мог бы поспорить, что ты будешь именно таким, когда утратишь душевное спокойствие.
— Каким же?
— Спокойным, рассудительным и безжалостным. Телефон в спальне тихонечко бренчит, когда здесь набираешь номер. Он меня разбудил, когда ты вернулся домой в первый раз. Я ждал, когда ты закончишь разговор и придешь сюда. Но этого не случилось. Когда я услышал, как закрылась задняя дверь, как заработал мотор, и ты уехал, я вышел. И увидел куртку. Тогда мне в голову пришло много разных мыслей.
Он достал стаканы из комода и наполнил их из графина. Потом один протянул Дэйву, тот поднес его к губам.
— Больше всего я думал о том, как ты легко раним, как деликатен. Но на самом деле ведь это не так?
— Я безжалостный, — сказал Дэйв, опуская стакан на стол.
— Такой склад ума вырабатывается, раз твоя работа заключается в том, чтобы добиться истины, не принимая ее заменителей.
— Какова же истина?
— В данном случае…
Дэйв осторожно перевернул яичницу.
— Истина — я.
И тут же спросил:
— Ты хочешь подсушить бекон?
— Нет, не надо… Я тебя не понял.
Дэйв принялся раскладывать еду на тарелки.
— Все очень просто. Жан-Поль умер. Я же жив.
— Ничего простого в этом нет, черт возьми! — возразил Дуг.
— Давай поедим.
11
Флойд Кэллог — твидовый костюм, бакенбарды, пенковая трубка — поднялся из-за стола, заваленного стопками книг в ярких переплетах. Такие же книги заполняли полки, поднимающиеся до самого потолка у него за спиной. Он был сильным и крупным мужчиной, его рукопожатие чуть не раздавило руку Дэйва.
— Как поживаете, мистер Брендстеттер? Мы с вами давно не виделись. Как здоровье мистера Флеминга?
Они все еще задавали такие вопросы. Он очень бы хотел, чтобы они перестали.
— Умер, мистер Кэллог. В сентябре прошлого года. Рак.
— Ах, какая жалость! Он же был совсем еще молодым.
На секунду в глазах Кэллога мелькнул самый настоящий страх, потом он успокоился. Кто-то другой, на этот раз, не я.