Том 26: Парик мертвеца

— Вряд ли. Питер обожал своего отца, все говорят об пом. Они были неразлучны. И, однако, он расстался с ним. Резко и совершенно неожиданно. Никто не знает почему, но мне кажется, я могу догадаться. Джон Оутс стал наркоманом. Это его изменило, он стал шантажировать твоих бывших друзей. Один раз даже попытался украсть наркотики из аптеки… Питер узнал об этом. Это явилось для него тяжелым ударом. Прежняя любовь не могла сразу исчезнуть, она переродилась во что-то другое. Что, если любовь превратилась в презрение? Что, если ему стало казаться, что его отец утерял всякое значение? А вот вы важны для него. Вы его любили. Блестящий человек, знаменитая личность. Вы его пестовали, льстили ему. И вы занимаетесь чем-то замечательным, во что он верит или воображает, что верит. И вот из-за недостатка денег это дело в скором времени зачахнет. Его отец больше ему не нужен, ни самому себе, ни всякому другому. Так почему бы не воспользоваться этими деньгами?

— Вы совершенно невозможны.

— Ситуация здесь, — Дэйв махнул рукой, указывая на узкое окно спальни, которое было видно сквозь верхушки деревьев, — не требовала большого труда для расшифровки. Парень в вашей постели не был Питером Оутсом, но мог им быть. Во всяком случае, это не ваш племянник. Он знал, что мне это известно. И понял также, почему я это знал.

Брови Виттингтона полезли вверх.

— В самом деле? Прозорливый мальчик, настоящее чудо. Хорошо. Да, я хотел уложить Питера в свою постель. А вам бы этого не захотелось? Но все мои намеки и ухаживания не возымели действия. Тогда я поставил для него «Лоренцо». Он был в восторге, но снова ничего не понял. Тут я утратил терпение и высказался начистоту. Ему страшно не хотелось меня обижать. Я всегда был так добр к нему, я ему очень нравлюсь, однако… И после этого мы не разговаривали. Пьеса закончилась, вернее сказать, закончился ее показ, и Питер не вернулся. Он ушел навсегда. Если вы мне не верите, — он кивнул в сторону дверей мельницы, — спросите у любого. Целую неделю ни о чем другом они не судачили.

— В прошлый раз вы охарактеризовали его как честного, прямого и искреннего парня. А так ли это?

Виттингтон тяжелыми шагами двинулся в сторону от решетки.

— Под конец, не находя себе места от страданий, я задал ему такой вопрос. Это было ошибкой с моей стороны. Мне же было известно, что он понятие чести превратил в свой фетиш, солгать мне он не смог. И он мне сказал. Нет, он не был неискушенным юношей. Как вы понимаете, — Виттингтон сбросил соринки со своих рукавов, — после этого мне легче было смириться с его отказом.

Арена Бланка все еще выглядела унылой и мрачной. Все говорило об одиночестве. Нарядные лодки у мола стояли в ожидании, как школяры с поднятыми руками в ожидании куда-то исчезнувшего учителя, который позволил бы им бежать на все четыре стороны. Одни чайки, скользящие над волнами, казались живыми. Видавшая виды дверь, которая должна была скользить вверх по стенке гаража у розового дома, все еще не удосужилась закрыть зияющую в ней дыру. А вот машина-развалюха исчезла.

На верхней площадке шаткой лестницы Дэйв нажал на звонок и подождал. Никто не открывал. Он сошел с половика и поднял его. Толстый слой песка, больше ничего. Тогда он обследовал внешние края дверной коробки в поисках гвоздика. Такового не нашлось. Приподнявшись, он провел рукой по верху рамы. Ключ находился там долгое время, потому что успел заржаветь. Но в замочную скважину он сразу же вошел и легко повернулся в замке.

Дэйв толкнул дверь и вошел внутрь. На этот раз занавески на окнах были раздвинуты, давая возможность любоваться пустынным заливом и морем.

Она продолжала приводить дом в порядок. Теперь комната выглядела наверняка так, как это было при жизни ее матери: полированное дерево блестело, чехлы были выстираны и отутюжены, на столике была даже ваза с цветами. Каждая вещь находилась на своем месте, тут не было ничего лишнего, но в это же время вроде бы ничего не исчезло. Хотя нет, исчезли «Путешествия Кука». Тишина этого помещения была своеобразным старинным надгробием у подножия стены из книг.

Дэйв раскрыл дверцу у этой стены. Она сразу же обо что-то ударилась. Оказалось, что за ней имелась дверь в другое помещение. Там была кладовка. Дэйву захотелось туда взглянуть. Первое, что он увидел, это пиджак из простой ткани, висевший среди других вещей. Рукава на нем все еще были вывернуты, как в тот вечер, когда Эйприл надела его на себя. Этот пиджак был точной копией того, в котором он увидел Питера Оутса в полиции. Наклонившись, он увидел на полу пару ботинок, опять же как на ногах у Питера. В голове у него отчетливо прозвучал голос Евы Оутс: «Они думали одинаково, двигались одинаково, говорили одинаково, даже выглядели одинаково».

Он закрыл дверь кладовки.