Том 28. Исчезнувший мертвец. Блондинка. Труп. Прекрасная, бессердечная

Я взглянул на часы — было уже четверть третьего — и покачал головой.

— Не могу, — сказал я. — У меня сейчас просто не осталось сил.

— Прекрасно, — сказала она. — Тогда спокойной ночи!

— Прощай, Золушка, — сказал я с сожалением.

Я уже дошел до двери, когда услышал за спиной смех. Камилла стояла всего в нескольких шагах позади меня: шорты и рубашку она успела потерять где-то по дороге.

— Золушка! — повторила она. — Ты опять прибегаешь к нечестным приемам, Эл! — Она рассмеялась. — Сегодня холодная ночь, Эл Крестьянин. Зачем тебе уходить?

— Сейчас я действительно не знаю зачем, — признался я.

— И тебя даже не волнует, убийца я или нет? — спросила она мягко. — Смотри, Крестьянин, не ошибись!

А?

— А вдруг я всажу в тебя нож? — Она зверски блеснула глазами. — Конечно, я выберу подходящий момент!

— Смерть в экстазе! — сказал я. — Какой заголовок для газет!

Глава 9

— Он стрелял в Равеля, и вы его не арестовали? — взревел Лейверс.

— Верно, шеф, — согласился я.

— А если бы он убил Равеля, вы бы погрозили ему пальчиком, наставили на путь истинный и потом все равно отпустили бы?!

— Я забрал у него пистолет, — объяснил я, — и предупредил, чтобы он больше не встречался с Харкнессом. Ничего страшного не произошло.

— А если бы произошло, то уж я бы позаботился о том, чтобы вам мало не показалось, — пообещал он мне. — То, что я сейчас от вас услышал, только усложняет дело. Девчонка из Окриджа по фамилии Шейн — любовница Равеля; грязные делишки Харкнесса, да еще и Лютер, возомнивший себя убийцей. Да мы увязли по уши!

— Да, сэр, — согласился я.

— Какого черта вы тут сидите и поддакиваете?! — разбушевался он. — Вон отсюда! Идите и хоть что-нибудь делайте!

— Я напишу мемуары, — сказал я вежливо, — у меня давно уже готово название: «Я был среднего возраста шерифом полиции». В первой главе будет говориться о…

— Вон! — прохрипел Лейверс.

— Не забудьте, шериф, — сказал я спокойно, — я мог бы посвятить эти мемуары и вам!

Я быстро закрыл за собой дверь, пока в меня не успели чем-нибудь швырнуть. Аннабел Джексон подняла свою белокурую головку и с любопытством на меня посмотрела.

— Иногда мне кажется, что ты хочешь убить его, — задумчиво сказала она. — Путем преднамеренного повышения кровяного давления. Я, конечно, немедленно обращусь в полицию.

— Это очень умно с твоей стороны, — сказал я, — подставить меня под удар, переложить на мои плечи всю ответственность. Ты ведь прекрасно знаешь, что это именно твои девственные формы повышают давление у каждого мужчины в нашем управлении!

— Какие формы? — спросила она подозрительно.

— То слово, о котором ты думаешь, обозначает лишь душевное состояние.

— В своем душевном состоянии ты умудряешься найти секс даже в пишущей машинке, — сказала она с отвращением.

— Ты хочешь сказать, что на ней можно напечатать такие изумительные слова, как…

— Так я и знала, — сказала она. — Пока ты был у шефа, тебе кто-то звонил.

— Что-нибудь случилось?

— Я сказала, что ты сейчас занят. Мне не хотелось прерывать шерифа, когда он намыливал тебе шею.

— Без шуток, — сказал я, — кто это был? Монро? Мэнсфилд, Бордо-Коллинз?

— Ни один из этих господ, — сказала она счастливым голосом. — Мистер Харкнесс просит передать, что ему срочно нужно тебя увидеть.

— Опять совпадение! — сказал я. — Это становится невыносимым.

— Соединить тебя? — спросила Аннабел безразличным голосом.

— Он хочет видеть меня, я хочу видеть его, я пойду и повидаю его, — сказал я.

Когда я добрался до отеля «Старлайт», на моих часах было немногим более десяти. Когда я расставался с Камиллой ранним утром на краю бассейна, небо было чистым и прозрачным, теперь же стали появляться облака, что было для меня истинным облегчением: противно вставать и идти на работу, когда утро начинается хорошо, но если еще и днем ярко светит солнце — это уже просто мука.

Я постучал к Харкнессу, и дверь быстро открылась. Он опять был в пижамных брюках и черном шелковом халате.

— Это ваш рабочий костюм? — спросил я его.

Он добродушно улыбнулся:

— Входите, лейтенант, вы как раз поспели к завтраку.

— Не надо! — Я вздрогнул.

Он уселся за стол и бросил на него оценивающий взгляд, пока я усаживался в кресло, тщательно отворачивая голову.

— Вы хотели меня видеть, — сказал я. — Вы меня видите.

На стоящей перед ним тарелке возвышались три огромных куска ветчины. Он осторожно положил на каждый кусок три печеных яйца, затем поколебался и в конце концов полил все блюдо густым кленовым сиропом.

— Лейтенант, — тихо сказал он, — вы должны мне помочь.

— С вашим завтраком я не желаю иметь ничего общего, — сказал я слабым голосом.

— Я не шучу!

Он развернул пакетик сахара и подержал его с минуту над чашкой, затем передумал, высыпал его в ложку со взбитыми сливками и отправил к себе в рот.

— Бен Лютер, — внезапно сказал он, — делает все для того, чтобы посадить меня в тюрьму.

— За что?