Том 28. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События 1768–1772 гг.

Теперь Австрия должна была хлопотать о выгодном для Турции мире. Относительно России ошиблись в расчете, оттолкнули ее, а не испугали. «Мы не позволим Австрии предписывать себе законы», – сказал Панин Сольмсу. Надобно было действовать на прусского короля; всего легче, разумеется, было действовать отказом принять участие в разделе Польши и обещанием войти в виды Фридриха только тогда, когда он согласится вместе с Австриею принудить Россию заключить с Портою выгодный для последней мир. Но Фридриха нельзя было перехитрить. Он ясно понимал преимущество своего положения: Россия, оттолкнутая Австриею, угрожаемая ею, теперь крепче будет держаться союза с ним, легче войдет во все его планы, согласится на увеличение его польской доли, умерит и свои мирные условия с турками; войны не будет, потому что Австрия поспорит и все же сдастся, возьмет долю из Польши и отступит от бессмысленного требования, чтоб Россия заключила мир с турками безо всякой для себя выгоды. «Мне очень досадно, – говорил Фридрих фан-Свитену, – что ваш двор решился во всем отказывать, и я боюсь, что это произведет дурное впечатление на русских. Эти люди горды своими успехами и имеют право гордиться; нет ничего похожего, чтоб они могли опасаться неудач. Всего лучше было, бы войти немедленно в переговоры, потому что эти люди умерят свои условия, я это знаю, но надобно их щадить, и невозможное дело заставить их отказаться от всякого вознаграждения, этого нельзя требовать». «Прочность мира, – отвечал фан-Свитен, – будет зависеть исключительно от сохранения равновесия на Востоке, а от сохранения этого равновесия будет зависеть в будущем безопасность нашей и вашей монархии, которых интересы сливаются в этом важном деле». «Но если Россия откажется предложить другие условия, – сказал король, – если она прекратит дальнейшие объяснения, что вы тогда сделаете? Независимость татар – условие важное, если бы русские добились независимости всех орд, живущих на берегах Черного моря; но если бы дело шло о двух или трех, то мне кажется, что можно на это согласиться, кроме того, можно отдать России Азов, место вовсе не так важное, как вы думаете: это плохая гавань, из которой никогда не может выйти флот. Что же касается Молдавии и Валахии, то петербургский двор не так легко от них откажется: цель его здесь состоит в том, чтоб отнять у турок средство беспокоить русскую империю посредством Польши; для петербургского двора все равно, в чьи руки достанутся эти княжества, лишь бы не оставались у турок; не можете ли вы взять их себе, как вы думаете?» Фан-Свитен сослался на письмо Кауница к Лобковичу, из которого было видно, что венский двор не намерен употребить во зло добрых услуг при мирных переговорах для обнаружения своей алчности. «Правда, – отвечал король, – вы много одолжены турками, имеете обязанности щадить их, но этому нисколько не помешает, если вам дадут Молдавию и Валахию, вы их отдадите туркам, а они за это возвратят вам Белград; эта мысль пришла мне сейчас в голову, как вы об ней думаете?» Фан-Свитен отвечал, что донесет своему двору о предложении королевском. Когда это донесение было получено в Вене, Кауниц прежде всего не поверил его сериозности. «Король хочет только получше выведать наши намерения, – писал он фан-Свитену. – Благодарить короля, но сказать, что его предложение противоречит принятой их и. величествами системе и повело бы к самым вредным последствиям для соседей России и для европейского равновесия вообще. Мы не хотим менять турецкого соседства ни на какое другое, не хотим давать Порте ни малейшего повода к упреку, что мы явились в отношении к ней неблагодарными или старались извлечь выгоды из ее затруднительного положения. Легко предвидеть, что Порта скорее откажется от Молдавии и Валахии, чем от пограничной дунайской крепости, с потерею которой откроется дорога во внутренность ее империи. Наконец, если наш двор раз позволит себе враждебные действия против Порты, Россия получит возможность без труда осуществить свои страшные завоевательные планы и достигнуть таких преимуществ, сравнительно с которыми приобретение Молдавии и Валахии можно считать ничем, наоборот, можно считать истинною потерею и первым основным камнем для будущего подчинения. Я жестоко ошибся, думая, что прошлый гор в Нейштадте осязательно разъяснил королю основания нашей политической системы и наших уже тогда принятых окончательно решений. Но он или принял мои слова за обман, или подумал, что мы такие люди, которых легко можно заставить переменить свои систематические решения. Иначе он не стал бы нам делать предложений насчет Молдавии и Валахии и не обнаруживал бы неудовольствия на наш последний ответ России, ибо этот ответ вполне согласен с тем, что я ему говорил год тому назад. Наоборот, он должен был бы нам быть благодарен, что мы одни противимся усилению России и отстраняем очевидную опасность не только от самих себя, но в равной по меньшей мере степени и от берлинского двора. Мы вовсе не презираем представляющихся случаев к приобретению существенных выгод. Но безопасность и самосохранение пребудут главным предметом нашей политики, которому жертвуем мы всеми другими соображениями и видимыми выгодами. В этом отношении наши воззрения совершенно отличны от королевских, ибо он обращает свое главное внимание на выгоды, тогда как мы убеждены, что это верное средство потерять и выгоды, и безопасность Мы переживаем критическое мгновение, которое должно решить будущую судьбу не только нашего, но и берлинского двора; итак было бы непростительно сделать теперь политическую ошибку Наше решение неизменно: скорей принять самые крайние меры чем нарушить навсегда свою безопасность. Будем ждать, на что решатся Россия и король прусский, чтоб принять свои дальнейшие меры, смотря по времени и обстоятельствам».