Том 28. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События 1768–1772 гг.

В Петербурге опасались нападения шведского короля, заявившего свою отвагу в перевороте, опасались, что Франция побудит Густава III к войне с Россиею, чтоб помешать последней в Польше и Турции; а во Франции, довольные успехом переворота, хотели спокойного утверждения в Швеции нового порядка и опасались, что Россия своим нападением помешает этому утверждению, Швеция не в состоянии еще будет отразить удар, и Франция для ее поддержки вовлечена будет в войну, а войны в Версали боялись больше всего. Затруднительно было положение нового французского министра в Петербурге Дюрана при том сильном раздражении, какое господствовало теперь здесь против Франции, на которую смотрели как на виновницу несчастной шведской революции, по выражению Панина. Дюран обратился к первенствующему министру с уверениями, что двор его всегда желал и желает быть в добром согласии и дружбе с ее и. в-ством; перемену в Швеции произвел он вовсе не в намерении нанести этим вред России; что Франция еще прежде советовала шведскому двору возобновить союз с Россиею, да и после внушала то же самое; английский двор на вопрос французского признал шведскую перемену домашним распоряжением и не находит нужды вмешиваться в это дело; король, государь его, весьма сожалел бы, если б в России думали, что он старается причинять ей новые заботы или распространить военное пламя в Европе. Панин отвечал, что ее и. в-ство совершенно уверена в личной склонности Людовика XV к сохранению доброго с нею согласия; но политика французского двора с самого вступления ее в-ства на престол препятствовала этому. Целые десять лет французский двор не переставал действовать против России в Польше, Швеции, Турции и ввел ее в настоящую войну с последнею, как это все ему, Дюрану, самому известно вследствие постоянного его обращения в делах; тогда как Россия вовсе не подражала такому поведению Франции, не имела против нее ни с кем договоров и соглашений. Самый внезапный приезд его, Дюрана, в Россию подал причину думать, что он послан помешать или уничтожить соглашенное между тремя дворами раздробление Польши возбуждением между ними зависти и недоверия или же и заведением в России какой-нибудь смуты. Если эта догадка имеет некоторое основание, то он может быть наперед уверен в неуспехах того и другого намерения. Россия не может быть покойна со стороны Швеции, не может полагаться на ее союз, как зависящий теперь не от государственных чинов, а единственно от молодого, предприимчивого и нарушившего свою присягу государя, и потому Россия предпринимает все возможное для своего обеспечения. Панин в заключение позолотил пилюлю, распространившись о своем уважении лично к Дюрану как человеку, состарившемуся в делах и приобретшему славу своим искусством в их ведении; заявил надежду, что французский министр будет вести дело с чистосердечием и доставлять своему двору верные донесения, не подражая своим предшественникам, которые, побуждаемые злобою, наполняли свои донесения одною ложью; Дюран был смущен таким неожиданным объяснением и проговорил в ответ, что он отправлен в Россию вовсе не по поводу Польши: двор его считает дело о разделе конченным и не намерен вмешиваться в то, что сделано тремя великими державами. Панин имел и личные побуждения быть чистосердечным с Дюраном; прусский король писал гр. Сольмсу: «Я буду все-таки повторять гр. Панину, чтоб он был осторожен с Дюраном. По всем известиям, мною полученным, цель его посольства – перемешать карты и низвергнуть гр. Панина; для этой цели избран министр – мастер в интригах».