Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок

— Не могу я молчать, матушка-царица, — своим скорбным голоском произнесла Фима, — не могу я молчать! Намедни слыхала я от Феди-царевича, забегал он утром к нам в терем, что царь завтрашний день в Москву собирается всех своих лихих опричников послать, и Басманова, и князя Вяземского, и Грязного, и самого страшного Малюту Скуратова… А поскачут они прямо в хоромы князя Дмитрия Овчины-Оболенского, которого намедни погубили в царском погребу… Для того поскачут, чтобы семью князя, его жену, холопей, казну, хоромы, все уничтожить, предать гибели, камня на камне не оставить там… Так сама подумай: нешто это хорошо? Князя без суда, без расправы задушили, как разбойника, заманив его в погреб царский. Поверил царь словам Федора Басманова, поверил в преступность князя и велел погубить его… Все ведь я знаю, как было: царь послал его с холопами в погреб будто бы вина заморского отведать, а на самом деле приказ был дан задушить несчастного. И холопы исполнили приказ: петлю накинули на шею князю, даже помолиться перед смертью не дали, окаянные, а потом сами же слух распустили, будто опился князь… И все по наущению проклятого Федьки Басманова… Но мало им смерти самого князя: его супругу и дворню ни в чем не повинную погубить хотят. А тут еще мальчонка малого мучают, велят царя потешать, за это прощение его князю сулят. Да ведь князь-то задушен, убит давно уже, три дня никак, и уж тело его давно зарыли, а шутенок-то царев изо всех сил старается потешать царя, надеется, глупенький, что вернут ему его князя, что жив он, князь-то его… Так честно ли? Ладно ли это? Сама помысли о том, царица!

Фима разом кончила, словно обрубила свою речь…

Еще взволнованнее, еще горячее загорелись ее серые очи, еще ярче запылали чахоточные пятна, еще сильнее заалел румянец на бледном личике княжны. Бесстрашно глядела она в испуганные насмерть глаза царицы.

— Молчи ты, Фима! Во имя Бога молчи! — прошептала Марья Темрюковна, молитвенно складывая на груди руки. — Погубишь ты нас такими речами… услышат недруги, царю донесут… Пропали мы, как есть про…

Царица не докончила своей речи. Впопыхах, со съехавшей с головы на сторону кикой, вбежала в терем постельная боярыня Грязная и взволнованно крикнула с порога светлицы:

— Царь идет! Приготовься, матушка-царица! Сам царь жалует к нам!

XI

Царь Иван Васильевич вошел в терем царицы, поддерживаемый с одной стороны под руку своим любимцем Басмановым, с другой — новым молодым стольником, к которому начал привязываться за последнее время, Борисом Годуновым.

Царю сразу бросилось в глаза и испуганное лицо царицы, и взволнованное личико его любимицы княжны.

— Что с тобой? Аль недужится, Марьюшка? — ласково спросил он жену, почтительно и низко поклонившуюся ему в пояс. — И Фимушка ровно не в себе… Аль закручинились обе? Аль скучно в терему сидеть? Ну, коли скучно, я на вас веселье найду. Шутенок, чай, слыхали, у меня новый выискался. Веселый паренек: мертвого из гроба подымет… Слышь-ка, Борис, — обратился царь к Годунову, кликни-ка Ванюшу сюды, пущай царицу да княжну нашу распотешит малец. Да и карлам и дуркам заодно вели прийти.

Борис Годунов низко поклонился царю, дотронувшись до земли рукою, и вышел исполнить его приказание. Минут через пять он вернулся в сопровождении Вани и трех безобразного вида карликов, двух мужчин, уродливых и сморщенных, и одной «дурки», черной и злой на вид.

В далекие старые времена таких карлов и дурок держали в каждом зажиточном доме, не говоря уже о царском дворце и хоромах знатных бояр, где таких дурок, карликовых шутих жило немало. В обязанности их входило исключительно потешать хозяев дома, смешить их своими шутовскими проделками и выходками. Брали в шуты большею частью разных уродов, горбатых калек и карликов, которые своими озлобленными выходками, желчными злыми шутками, а подчас драками и ссорами между собой потешали и развлекали наших предков.

А при царе Иване Грозном бывали случаи, когда царь, возненавидев какого-нибудь боярина, в шуты его назначал, смешить себя и своих опричников приказывал. И при дворе царя были разные шуты: и молодые, и старики, мужчины и женщины, русские и калмыки.

Вот в какое общество попал Ванюша, понравившийся царю своим красивым личиком и смелою речью.

В обязанности Ванюши было развлекать царя, кувыркаться и плясать перед ним, возиться с настоящими шутами и дурками, которых было великое множество в царском терему.

Три дня провел во дворце Александровской слободы Ванюша, и несколько раз уже своим веселым детским смехом, удачной шуткой и шаловливой выходкой успел вызвать улыбку на сумрачном лице царя.

Мальчик изо всех сил старался угодить царю и его приближенным, преследуя одну только цель: во что бы то ни стало освободить своего милого князя из неволи.

"Извелась, поди, бедненькая княгинюшка, поджидая нас, совсем извелась", — с замиранием сердца думал Ваня, и все мучительнее и нетерпеливее ждал той минуты, когда Федор Басманов, по данному ему обещанию, должен был отвести его к князю Дмитрию.