Том 3(1). Историческое подготовление Октября. От Февраля до Октября

Я спрашиваю: если смертная казнь была необходима, та самая смертная казнь, которую Керенский отменил, то как он решается перед лицом Демократического Совещания сказать, что он из смертной казни не сделает ни при каких условиях употребления. А если он нам говорит, что он считает возможным обязаться перед демократией не делать употребления из смертной казни, то я говорю, что он превращает введение смертной казни в акт легкомыслия, лежащий за пределами преступности… (Аплодисменты.)

В этом примере, где вводится смертная казнь в революционной стране после отмены смертной казни и где безответственное лицо превращает смертную казнь в политическое орудие в своих руках, в этом примере сказывается, я скажу, вся униженность, в которой находится сейчас российская республика, ибо недостойно великого народа, который переживает великую революцию, иметь власть, которая концентрируется в одном лице, безответственном перед собственным революционным народом… (Аплодисменты.)

И если мы все, расходящиеся по многим остальным вопросам, в чем сходимся, так это в том, что недостойно ни великому народу вообще, ни тем более народу, который переживает великую революцию, иметь власть, которая концентрируется в одном лице, безответственном перед собственным революционным народом…

Если, товарищи, многие ораторы говорили нам здесь о том, как трудно, как тяжко бремя власти в настоящую эпоху, и предупреждали молодую неопытную русскую демократию, что она не должна взваливать это бремя на свои коллективные многомиллионные плечи, то я спрашиваю вас: что же сказать об одном лице, которое, во всяком случае, ни в чем не выявило ни гениальных талантов полководца, ни гениальных талантов законодателя, каким образом одно лицо…

(Протестующий шум и голоса: "довольно!" "просим!" — заставляют оратора сделать довольно продолжительную паузу.)

Я нисколько не жалуюсь на крики этого негодования, в политической борьбе страсть есть законная вещь, но я очень жалею о том, что та точка зрения, которая находит сейчас такое бурное выражение в зале, в этих криках и протестах, — что она не нашла своего политического и членораздельного выражения на этой трибуне…

Ни один оратор не вышел сюда и не сказал нам: зачем вы спорите о прошлой коалиции и зачем вы задумываетесь о будущем, у вас есть А. Ф. Керенский — и этого с вас за глаза довольно. Ни один этого не сказал…

(Новый бурный взрыв протеста, шум и крики: "Довольно!".)

Я буду молчать, пока в зале не восстановится тишина!

(С большим трудом председателю удается восстановить тишину.)

Именно наша партия никогда не была склонна возлагать ответственность за настоящий режим на злую волю того или другого лица. Еще в мае месяце мне в частности приходилось выступать перед Петроградским Советом, где я говорил: "Вы, борющиеся партии, создаете искусственно тот режим, в котором наиболее ответственное лицо, независимо от собственной воли, становится механической точкой будущего русского бонапартизма". (Шум, голоса: "ложь!" "демагогия!".)

Товарищи! здесь не может быть никакой демагогии, ибо здесь все сказано в терминах совершенно объективных, что из определенных политических комбинаций неизбежно вытекает тенденция к единоличному режиму.

Каковы эти комбинации? Мы их формулируем так: в современном обществе идет глубокая напряженная борьба. У нас, в России, в эпоху революции, когда массы, впервые поднятые с низов, впервые почувствовали себя субъективно, как классы, у которых есть глубочайшие социальные язвы, накопленные в течение столетий, когда они впервые ощутили себя, как класс политический, как юридическое лицо, и стали стучаться во все твердыни собственности, — в такую эпоху классовая борьба должна получить самое страстное и напряженное выражение.

Демократия, то, что мы называем демократией, является политическим выражением этих народных трудящихся масс: рабочих, крестьян, солдат. Буржуазия и дворянство отстаивают твердыни собственности. Борьба между демократией и имущими классами неизбежна и сейчас, после того, как революция, по выражению имущих классов, разнуздала низы. Борьба эта, в тех или иных формах, все обостряясь, проделает весь закономерный цикл развития, и никакое красноречие, никакие программы не смогут приостановить это развитие.

Когда в таком великом историческом напряжении борются классы собственности и угнетенные, когда происходит историческая схватка, то объектом ее является сознательно и бессознательно государственная власть, как тот аппарат, при помощи которого можно либо оставить собственность неприкосновенной, либо произвести в ней глубокие социальные изменения.

И вот в эту эпоху, товарищи, когда движущие силы, силы революции вырвались на волю, коалиционная власть есть величайшая историческая бессмыслица, которая не может удержаться, или величайшее лукавство имущих классов, направленное к тому, чтобы обезглавить народные массы, чтобы лучших, наиболее авторитетных людей взять в политический капкан и потом предоставить массы, — эту, как они говорят, разнузданную стихию, — самим себе, утопить в собственной крови.