Том 3

Эта система голов так же стара, как египетские пирамиды, с которыми она имеет кое-какое сходство, и так же нова, как прусская монархия, в столице которой она недавно, в подновлённом виде, воскресла. — Идеалистические далай-ламы имеют то общее с действительным далай-ламой, что они готовы уговорить себя, будто мир, из которого они добывают себе пищу, не может существовать без их священных экскрементов. — Стоит только этому идеалистическому безумию сделаться практическим, как тотчас же выявляется его зловредный характер: его поповское властолюбие, религиозный фанатизм, шарлатанство, пиетистское лицемерие, благочестивый обман. Чудо — это предназначенный для ослов мостик из царства идеи в царство практики. Господин доктор Георг Кульман из Гольшейна является таким мостиком; он вдохновлён свыше и потому его волшебное слово непременно сдвинет с места самые устойчивые горы; это — утешение для терпеливых созданий, не находящих в себе достаточно энергии, чтобы горы эти взорвать естественным порохом; это — прибежище для слепых и робких, не способных заметить материальную связь в многообразно раздробленных явлениях революционного движения.

«До сих пор», — говорит Август Беккер, — «не хватало объединяющей точки».

Святой Георг без труда преодолевает все реальные препятствия, превращая все реальные вещи в идеи и объявляя себя их спекулятивным единством, благодаря чему он оказывается в состоянии «управлять и повелевать ими»:

«Общество идей есть мир. И их единство повелевает и управляет миром» (стр. 138).

В этом «обществе идей» наш пророк распоряжается, как ему заблагорассудится.

«Будем же шествовать в нём, следуя как за путеводителем, за нашей собственной идеей и рассмотрим всё самым подробным образом, поскольку этого требует наше время» (стр. 138).

Что за спекулятивное единство бессмыслицы!

Но бумага всё терпит, а немецкая публика, которой пророк преподнёс свои изречения оракула, была так мало знакома с философским развитием своего собственного отечества, что даже не заметила, как великий пророк в своих спекулятивных вещаниях лишь повторяет самые затасканные философские фразы, приспособив их к своим практическим целям.

Подобно тому как чудотворные исцелители и чудотворные целительные средства в медицине имеют своей основой незнакомство с законами природы, точно так же знахари и панацеи в социальной области имеют своей основой незнакомство с законами социального мира, а наш знахарь из Гольштейна и является как раз социалистическим пастырем-чудотворцем из Нидерэмпта. Этот пастырь-чудотворец сообщает прежде всего своим овечкам:

«Я вижу перед собой собрание избранников, которые еще до меня стремились словом и делом содействовать благу нашего времени, а теперь явились сюда, чтобы услышать, что поведаю я о радостях и горестях человечества».

«Уже многие говорили и писали от имени человечества, но никто ещё не сказал, в чем собственно заключается недуг человечества, на что оно надеется, чего ждёт и как оно могло бы осуществить свои чаяния. Но именно это я и собираюсь поведать».

И его овечки верят ему.

Во всём творении этого «святого духа», сводящего уже устаревшие социалистические теории к самым тощим и самым общим абстракциям, нет ни одной-единственной оригинальной мысли. — Даже в форме, в стиле нет ничего оригинального. Священному стилю библии гораздо удачнее уже подражали другие. Кульман взял себе в этом отношении за образец Ламенне, но он — только карикатура на Ламенне. Мы покажем нашим читателям несколько образчиков красот его стиля:

«Скажите мне, во-первых, как Вы себя чувствуете, когда думаете о том, что станется с Вами в вечности?

«Многие смеются и говорят: «Что мне до вечности?»

«Другие протирают глаза и спрашивают: «Вечность — что это такое?»…

«Как Вы себя чувствуете, далее, когда думаете о том часе, когда Вас поглотит могила?»

«И я слышу многие голоса». — Среди них один говорит следующее:

«В новейшее время проповедуется учение, что дух вечен, что со смертью он лишь снова растворится в боге, из которого вышел. Но те, кто это проповедует, не могут мне сказать, что же от меня-то останется. О, лучше бы я вовсе не родился! А если я сам и не исчезну — о, мои родители, мои сестры, мои братья, мои дети и все, кого я люблю, увижу ли я вас когда-нибудь снова? О, лучше было бы мне вас никогда и не видеть!» и т. д.

«Как Вы себя чувствуете, далее, когда начинаете думать о бесконечности?»…

Нам делается дурно, господин Кульман, не от мысли о смерти, а от вашей фантазии на тему о смерти, от вашего стиля, от ваших жалких средств воздействия на сердца людей!

«Как Ты себя чувствуешь», дорогой читатель, когда слышишь речи попа, который перед своими овечками изображает ад очень жарким, а души их делает очень податливыми, всё красноречие которого направлено только на то, чтобы привести в действие слёзные железы своих слушателей и который спекулирует только на трусости своей общины?