Том 3

Гуюк сидел на верблюжьем вьюке, перевязанном кожаными ремнями, и смотрел на другую сторону Днепра, где раскинулся широким привольем многолюдный Киев, еще недавно казавшийся татарам легкой добычей и источником сказочного обогащения.

Уже несколько дней шло сражение за этот прославленный город, а победы еще не было видно. Первыми, обойдя лесистый холм и проломив ворота, туда ворвались «буйные» хана Нохая, после чего в той стороне заклубились дымки подожженных домов. Однако перед вторым поясом стен «буйные» были задержаны отчаянно бившимися киевлянами, и Бату-хану пришлось на помощь своему передовому отряду послать другой тумен.

Внимание Гуюка привлекла группа русских пленных, которых, подгоняя ударами плетей, вели монгольские тургауды. Хан сделал им знак приблизиться.

Усталые, хмурые лица. Изодранная одежда. Они стояли молча. Наклонившись к хану Гуюку, переводчик быстро зашептал, что-то высыпая перед ним на ковер.

— Вы мастера? Эти украшения сделаны вами? — спросил Гуюк.

— Скажи твоему хозяину — нет среди нас умельцев, — твердо ответил старший, полуседой человек с окладистой бородой.

— Не скрывайте ничего, говорите правду! Хан Гуюк дарует вам жизнь. Вас отправят на берега Итиля, в Сарай, и там вы будете спокойно работать на хана Бату, или пошлют еще дальше, в Каракорум, столицу великого кагана. Там тоже нужны искусники-мастера. Хан сумеет оценить ваше старание и работу и наградит щедро по заслугам.

— Не умельцы мы! Защитники Киева, и все! — крикнул молодой синеглазый парень.

— Не мастера? Все вы не мастера? Вас спрашивают в последний раз. Выходите, кто мастер! Прочим смерть сейчас, здесь! — гневно прошипел Гуюк.

Он выжидающе посмотрел на стоящих перед ним русских. Они молча истово крестились, но ни один не вышел из рядов.

— Убивай! Сегодня твоя сила! А уменье свое мы врагу не продадим! — твердо сказал один из пленных, на которого обвешанный оружием монгол уже накидывал аркан.

Глава пятая КОНЕЦ ВАДИМА

Прямо с веча Вадим пошел в Печерский монастырь, чтобы проститься со своим наставником-изографом.

— Прости меня, отче, что я с тобой все спорил и мало о тебе заботился: даже дров на зиму не припас! — И он наклонился, коснувшись рукой земли.

— И ты меня прости, если я чем тебя обидел и не успел научить как следовало, — сказал старик и вытер рукавом рясы глаза. — А о дровах не тужи. Какие там дрова! Теперь бы лишь голова уцелела! Куда же ты отсюда пойдешь?

— Сперва домой зайду, а там вместе с моим хозяином-горшеней пойду на стены свое место искать.

— Неужели для нас последний час настал? — ужасался монах. — Неужели Господь допустит, чтобы татары-сыроядцы ворвались сюда? Стоял же доныне Киев много сот лет — и кто только не приходил, кто не нападал: и печенеги, и берендеи, и торки, и половцы! А всех их отбивали наши деды и прадеды. Даст Бог и сейчас отобьем!

Старик благословил Вадима и, пожелав удачи в ратном деле, отпустил.

Хата, крытая камышом, где жили Вадим с Кондратом, была наполовину врыта в землю. Внутри имелись две комнаты: одна просторная, в два оконца, другая поменьше, с одним. Круглая печь занимала большой угол комнаты.

В комнате побольше вдоль стен на столиках в плоских ящиках помещались в образцовом порядке затейливые изделия. Они показывали, что Вадим становился искусным мастером, перенимая у Кондрата заброшенное последним ремесло, трудное и хитроумное. На одном из столов лежали разнообразные сланцевые формочки для отливки крестиков, подвесок, колец и других металлических украшений. Тут же находилось множество маленьких глиняных горшочков с красками.

Вадим застал Кондрата в разгаре работы. С большим волнением выслушал тот рассказ Вадима обо всем, что было на вече.

— Как же так? Жили мы, беды не знали, и вдруг все смешалось! Выходит — бросай работу, раз всех зовут: «Ступайте на стены!» Ну что же, прятаться не станем! Пойдем и мы со всеми, а дома оставим хозяйничать старого кота Любомудра.

Мастер затушил огонь в печи. Прикрыл тряпицами формочки. Вышел поговорить с соседями. Вадим долго сидел за столом, и мысль о работе уже не шла ему в голову.

Ночью оба долго не могли заснуть, все ворочались, Кондрат кряхтел и тяжело вздыхал.

Наутро следующего дня мастер надел чистую рубаху, взял сумку с краюхой хлеба, засунул за пояс топор, второй дал Вадиму, и они вышли. Кондрат повесил замок на входную дверь, за которой слышалось царапанье и жалобное мяуканье кота.

У калитки соседнего домика стояли Смиренка и Софьица.

— Пойдемте и вы с нами! Приказ для всех один. Захватите только кувшин с водой и тряпья чистого, чтобы раны перевязывать.

— Мы уж и сами так порешили. Вот только бабушку дождемся и придем.

Татары со всех сторон уже обложили город. Вся жизнь Киева перешла на улицы. Наверху, на стенах, собралось множество людей. Все жадно следили за тем, что происходило внизу. Жители Подола перешли в верхний город.

Как только Вадим с Кондратом поднялись на стену, несколько длинных татарских стрел воткнулись в снег рядом с ними. Сзади послышались крики:

— Прячьтесь! Прячьтесь!

А кто-то уже стонал:

— Окаянная, в плечо впилась!