Том 3

В промокшей с утра одежде было холодно и не дремалось. Ветер залезал под белье и грелся у самого тела. И все-таки, говоря откровенно, прекрасно было ехать по дикой, безлюдной, опасной из-за ветра и дождя дороге, навстречу невидимым горам.

— Как я говорил, так и есть. Вот они! — сказал вдруг мой спутник, и, полусонный, хмурясь от ветра, я опустил боковое стекло.

По седловине высокого перевала машина осторожно спускалась к широкому озеру света, образованному горами в похожей на черпак долине.

Крыша ночи была приоткрыта, и меж нею и землей ослепительно горела темно-золотая полоса заката.

Нечто напоминающее шторм только что пронеслось здесь. Цвет воздуха напоминал волну, устало качающую на себе белые разводья пены вместе с темными пятнами водорослей, бликами заката, голубизной сбитых с толку течений и желтыми кругами поднятого со дна песка.

Едва угадываемые полосы озимей, клины зяби, пространства бурых трав и синие, оранжевые, золотые покровы дальних гор пестро мешались в черпаке долины. Впереди неба, как декорации среднего плана, в беспорядке опущенные на невидимых нитях, покачивались горы.

Так на мгновение показалось с машины.

Пейзаж был неожиданным по редкой и мрачной силе. Быть может, за много тысячелетий впервые так сложились условия дня, что возникло вдруг это удивительное сочетание красок.

Дорога вильнула вправо. Черная крыша ночи приопустилась — тонкое острие заката держалось еще два-три мгновения. Еще поворот — и оно исчезло. Ночь стала как-то еще глуше и нестерпимее.

— Хорошо бы переночевать где-нибудь, — сказал я. — Куда мы к чорту стремимся в такой темноте!..

— Негде, — строго ответил шофер. — Какой-нибудь огонь увидим, тогда…

Ветер остался позади, но теперь его вой переняла машина. Она все время скулила, как трусливый пес, которого толкают на опасное дело.

— Еще один поворот, — бормотал шофер, и было непонятно, что он имеет в виду: на дороге не было ничего, кроме поворотов.

Сплошной поворот вправо и влево, словно дорогу для испытания шофера все время выдергивали у него из-под колес, а он с кошачьей ловкостью каждый раз ухитрялся уцепиться за нее хотя бы тремя колесами.

Голова гудела от ветра.

— Зря ехали, — сказал мой спутник. — Во-первых, опасность большая — дорога скользкая, темнота. Во-вторых, интересный вопрос: где ночевать будем?

— А в-третьих, бензин кончается, — захохотав, добавил шофер.

У какого-то поворота мы вылезли.

Машина продолжала тихонько скользить на зажатых тормозах.

Небо слилось с горами, и в совершенной темноте нельзя было ничего разглядеть. Где-то в стороне гудел ветер. Рычала, жуя камни, невидимая река. Ручеек мелких камешков струился со склонов придорожной скалы.

Шофер загадочно пошаркал ногами по дороге, осмотрел мостик на повороте и понюхал воздух, потом высморкался и без колебаний показал рукой в небо:

— Аул!

Черная туча поднималась выше середины темного неба, и где-то далеко-далеко, над едва уловимой границей тучи, угадывались полустертые звезды. Но в центре тучи одиноко и грубо блестела одна звезда. Она — непонятно как — довольно ярко выделялась в крутой черноте тучи.

— Дом… Огонь горит, — сказал шофер, тыча в звезду. — Однако бензин, к сожалению, извиняюсь…

Взявшись за руки, мы пошли пешком. Шофер остался в машине.

Ветер, застрявший в утомительной кривизне ущелий, здесь, наверху, безумствовал с осатанелым размахом. Глаза наши слезились, мы шли почти ощупью, видя на три-четыре шага перед собой, и дышали коротко и нервно, как рыбы, выброшенные на песок.

В детстве мне часто приходилось читать о морских штормах и кораблекрушениях, о зимних русских метелях, об африканских самумах, но ни разу я не слышал о ветре в горах. Может быть, это — очень редкое явление, и о нем мало знают.

Все мысли были коротенькие, в перерывах между вихревыми шквалами, когда удавалось удержаться на ногах и увидеть сквозь слезы, что ноги еще не в пропасти. В море можно еще, наверное, о чем-либо думать, и во время землетрясения, должно быть, можно, — а тут нельзя. Вот во время пожара тоже, наверное, нельзя. Но пожар — сразу. А тут не сразу. Наверное, еще не исследовано, сколько человек может вынести ветра.

Мы шли, должно быть, очень долго. Вдруг спутник крепко дернул к себе мою руку, и, едва приподняв глаза, я увидел свет из крохотного окна. Мы долго кричали и стучали в калитку. Нас не слышали. Затем к нам вышел человек.

Сакля висела над обрывом. Под ее балконом было километра полтора воздуха. Старик хозяин, в бараньей шубе, наброшенной поверх белья, провел нас крохотным двориком на открытый балкон и попросил подождать.

— Сейчас кунацкую откроет, — объяснил мне спутник. — Не отходите от меня. Еще провалитесь куда-нибудь.

Балкон дрожал и покачивался. Что-то хлестало по перилам снаружи.

— Перед балконом сад? — спросил я.

— Какой сад? Чистый воздух на километр вниз.

— А что же это бьет в перила балкона?

— Где бьет? — и, не зная, что ответить, он спросил у хозяина, который осторожно приоткрыл нам дверь в кунацкую.

Тот сказал:

— Ветер.