Том 3

— Алексей Фомич, сейчас разыщу местное начальство и в один миг раздобуду резину. Игнатюк, Антон! Побыстрее размонтируйте колесо!

И ушел. Вскоре Чижов привел злого на вид мужчину в поношенном картузе. Лицо худое, заросло щетиной. Сидя в машине, Холмов слышал, как подошедший мужчина говорил:

— Не стращай меня! Нету мне никаких делов до того, кто тут ездит — Холмов или еще кто! Сказал тебе, что нету в наличности резины, и нету!

— Как нету! — крикнул Чижов. — Должна быть!

— Не кричи! Не испужаюсь!

— Да пойми, товарищ, — убеждал Чижов. — Ты есть председатель колхоза. У нас дорожное несчастье.

— Ездют тут разные — на курорт да с курорта! А ты мне — Холмов! Холмов попрошайничать не станет!

Холмов вышел из машины. Добрыми глазами посмотрел на разгневанного мужчину. Подошел к нему, дружески положил ладонь на его плечо, как делал часто, желая поговорить по душам, и сказал:

— Здорово, Афанасий Никитич Работников!

— Доброго здоровья… Это вы, Алексей Фомич? Как же так? — Работников развел руками. — Я вас не узнал, а вы меня узнали?

— Да кто же не знает на Прикубанье Работникова?

— Вот чудо! Вот встреча! Подумать даже не мог, что это вы. Думал, что этот обманывает. — Работников искоса посмотрел на Чижова. — Куда же вы едете, Алексей Фомич? Может, к нам в «Авангард»?

— К тебе заеду как-нибудь в другой раз.

Холмов взял Работникова под руку, и они, точно старые добрые друзья, у которых есть о чем поговорить поодаль от людских глаз, прошли на другую сторону улицы. Холмов опять положил свою белую сухую ладонь на плечо Работникова и что-то сказал. Работников улыбнулся, что-то ответил, потом быстрыми шагами направился к видневшимся воротам хозяйственного двора с гаражами и мастерскими. Вернулся не один. С ним пришел молодой человек в замасленном комбинезоне. Он принес свернутую и связанную шпагатом новую камеру и помог Антону перемонтировать колесо.

— Извините меня, Алексей Фомич, — сказал Работников. — Усть-Малюгинская лежит на шумном тракте. Ездют к морю через станицу всякие прочие… Алексей Фомич, может, вам горючим подсобить? Это можно. Или еще что нужно?

Холмов весело посмотрел на озабоченное, небритое лицо Работникова и сказал, что ни горючего, ни другого чего им не нужно. Он пожал руку сперва Работникову, потом молодому человеку в комбинезоне, обоих поблагодарил, сел в машину, и «Чайка» покатила. Следом, с трудом поспевая, понеслась «Победа».

Чижов загрустил, и не без причины. Ему всегда становилось не по себе, когда он сталкивался с личной неудачей. Вот и теперь его огорчило то, что он, Чижов, не смог заставить Работникова выдать камеру, а Холмов это сделал удивительно легко и быстро. «Да, умеет проникнуть в душу, умеет, — думал Чижов. — И что он шепнул на ухо этому скряге? Что заставило Работникова так мгновенно переродиться? И что он говорил этому Работникову, положив руку на плечо?»

Ехали молча. Каждый был занят своими мыслями.

— Еще и еще раз удивляюсь, Алексей Фомич, и все думаю и думаю, — нарушил молчание Чижов, повернувшись к Холмову. — Думаю о том, какое же волшебное слово вы шепнули Работникову на ухо? Чудо, да и только! Человек вмиг переродился, сделался шелковым да послушным.

— Не удивляйся, Виктор, — сказал Холмов. — Есть в русском языке и волшебные слова, есть. Их только надобно знать. Ты начал кричать на Работникова, а этого делать не надо.

— Все же интересно, как вы могли так быстро уговорить человека? — спросил все время молчавший Игнатюк. — Ведь он заявился таким хмурым!

— Меня тоже удивила эта быстрая перемена, — сказала Ольга. — Что за причина, Холмов?

— Я знаю! — За Холмова ответил Чижов: — Любовь и уважение! Ведь так же, Алексей Фомич?

Снова шуршали колеса, и в стекло посвистывал ветер. Как бы прислушиваясь к этим звукам, Холмов откинул голову, закрыл глаза и сказал:

— То, что ты говорил с Работниковым грубо, кричал на него, это, Виктор, никуда не годится. Вообще нельзя так разговаривать с людьми, а тем более с Работниковым, человеком заслуженным, всеми уважаемым. Это же наш колхозный самородок. Обычный казак, не имея образования, он уже много лет руководит «Авангардом». Что же касается моего волшебного слова, то оно, если хочешь знать, было простое. Я спросил, как он живет, как жена, дети, внуки. Потом сказал, что резину мы просим взаймы или за деньги. Но об этом он и слышать не пожелал. Вот и весь наш разговор.

Ехали молча. Продолжая лежать с запрокинутой головой, Холмов стал припоминать случаи из своей жизни, когда именно уважение и любовь людей к нему исходили от полноты сердечных чувств.