Том 3

Геннадий, или Геша, — это шофер Калюжного. Он находился тут же, за дверями. Ждал вызова. Поэтому через секунду молодцеватой выправки парень, ударяя о ладонь ключами от машины, стоял перед Калюжным.

— Геша! Нажми на педали!

— Какой маршрут?

— Поезжай ко мне и привези сюда брата Холмова. Только живо!

Не понимая, зачем его сюда вызвали, Кузьма несмело вошел в кабинет и остановился возле дверей.

— Проходи, проходи, Кузьма Фомич! — приветливо говорил Калюжный. — Вот садись в это мягкое кресло.

— Ничего, постою.

— Как там брат?

— Отдыхаеть.

— А ты не скучаешь у нас?

— Не о себе моя печаль.

— А о ком же она?

— О коне забочусь. Надо бы раздобыть овса.

— Сколько нужно?

— Хоть бы цибарки две.

Калюжный вызвал помощницу и сказал:

— Нужен овес. Позвоните Овчаренкову. От моего имени скажите, чтобы одолжил овса ведра два-три.

— Ну, а хорошо ли ночевали в Ветке? — спросил Калюжный, когда помощница удалилась.

— Спал крепко.

— Говорят, люди собрались, митинг был?

— Сказать, митинга не было. Шум был, это верно.

— Отчего же шум?

— Жалобы. Обиды разные у людей.

— Ну, жалобы и обиды мы рассмотрим. — Калюжный подошел к Кузьме, положил руку на его плечо. — Есть, Кузьма Фомич, пожелание отправить тебя в Весленеевскую вместе с конем на грузовике. Как на это смотришь?

— Зачем же? — удивился Кузьма. — А как же брат?

— Алексей Фомич поживет у нас. Ему надо подлечиться. — Калюжный, поблескивая бритой головой, ходил по кабинету. — А насчет того, что там, в Весленеевской, тебя кто-то обидел, не беспокойся. Уже дано указание. Все будет хорошо. Так что завтра вечерком и поедешь. Езды тут часа четыре. Ночевать будешь дома.

— Не смогу. И рад бы, но не смогу.

— Почему?

— Быстрая езда укачиваеть.

— Тебя?

— Зачем меня? Кузьму Крючкова… это имя моего коня. — В усах и в бороде притаилась усмешка. — Голова у коня слабая, кружится. На пароходе и на машине его сильно укачиваеть — валится с ног.

— Мы его хорошенько укрепим, — сказал Калюжный. — Дадим опытного шофера, чтобы ехал осторожно. Так что готовься. Овес получишь — и завтра в дорогу.

— Так сразу? Дайте хоть подумать.

— Чего тут думать? Поедешь, и все!

Кузьма сказал, что ему нужно подумать, и ушел. Калюжный прошелся по кабинету и вызвал помощницу.

— Воловченко ко мне!

— Вот что, Воловченко, слушай меня внимательно, — повторил излюбленные слова, обращаясь к вошедшему инструктору. — Сейчас же отправляйся в Ветку. Побывай у рабочего РТМ Кочергина, а если будет нужно, то и у его соседей. Там, у Кочергина, ночевал Холмов. Разузнай подробно, что и как было. Установи, был ли митинг или митинга не было. Была ли преподнесена хлеб-соль? И вообще поразузнай. Утром доложи.

Воловченко ушел. Снова была вызвана помощница.

— Куницына ко мне!

— Слушай меня внимательно, Куницын, — говорил Калюжный, когда в кабинет вошел инструктор Куницын. — Завтра утром пойди в автоколонну. От моего имени скажи Королеву, что нужно срочно перебросить в Весленеевскую на грузовике одну лошадь. Станет интересоваться подробностями — скажи, пусть свяжется со мной.

— Когда нужно иметь грузовик? — спросил Куницын.

— Завтра к вечеру.

— Есть! Будет сделано!

Глава 31

Домой Калюжный пришел, когда уже стемнело. Усталый, отягощенный заботами, он не спеша снял в прихожей плащ, шляпу. Увидел сидевшего на диване Холмова, крикнул:

— Алексей Фомич! Тебе привет от Проскурова!

— Где ты его видел?

— Только что говорил по телефону. Обком тобой интересуется. Проскуров обещал денька через два приехать. Кузьму Фомича просил отправить в Весленеевскую на грузовике вместе с конем.

— Вряд ли Кузьма на это согласится.

— Я уже с ним договорился. — Калюжный сел на диван рядом с Холмовым. — Как нога?

— Надюша просто волшебница. Я почти здоров.

— И все же полежать тебе придется. Как, Надя? Не отпустим Алексея Фомича? — обратился он к вошедшей жене.

— Ни в коем случае, — мило улыбаясь, ответила Надюша. — Даже и не думай об этом, Алексей Фомич.

— Хорошо, не буду думать, — ответил Холмов. — Ну, как, Григорий, идут дела в районе?

— Выручаю отстающие районы, как всегда, — с гордой улыбкой сказал Калюжный. — Обгоняю соседей и по хлебу, и по мясу, и по молоку. Ты мой характер знаешь, стараюсь, не жалею ни себя, ни других.

Верно, Холмов знал характер Григория Калюжного. Когда-то Холмов рекомендовал преподавателя сельхозтехникума, тогда еще молодого, энергичного Калюжного, избрать секретарем Родниковского райкома. «Побольше бы нам таких молодых и башковитых», — говорил он тогда о Калюжном.

Вскоре Калюжный стал известен на Прикубанье как умелый организатор, у которого слова не расходятся с делами. Его имя частенько мелькало в газетах. В особые заслуги Калюжному ставились его личная библиотека, дружба с букинистами, а также то, что он писал научный труд. О чем был этот научный труд и кому и какую пользу мог принести в настоящем или в будущем? Да и является ли, собственно, трудом научным? Такие вопросы ни у кого не возникали.