Читаем Том 3 полностью

Лев. Я ничего не желаю, потому что меня не вдохновили. Ты вдохнови меня гневной речугой.

Укропов. Речуг не будет.

Томаз. Я прошу реплику!

Укропов. Давай реплику.

Томаз. По-моему, происходит вопиющее недоразумение. Не будем тратить нервы Каплина.

Укропов. Все?

Томаз. Все.

Каплин(оглядываясь вопросительно). Не понимаю, что тут происходит. Скажите наконец!

Саня. Очень странно… Девочки?

Лев. За отсутствием повестки дня ассамблея распускается до осени!

Укропов. Ты это брось… не срывай.

Рузия. Он старается для друга.

Лев. Тогда имей смелость назвать вопрос.

Рузия. И назову.

Голос. И назови.

Укропов. Слово имеет… (Рузии.) Ты? Говори, комсорг.

Рузия. Пожалуйста… Почему все закрыли рты? Потому что мы из Каплина сделали культ личности.

Хор. Рег-ла-мент!

Все. Короче!

Рузия. Постойте орать, я еще двух слов не сказала.

Денис. А ты не городи того, что никто не думает.

Рузия. Если говорить о том, что все думают, то зачем говорить?

Лев. Это мысль. Знаете ли!

Томаз. Ты обещала что-то назвать. Называй.

Рузия. Каплин сверлит меня своим взглядом.

Укропов. Каплин, не сверли.

Каплин. Я жду. Пусть говорит слова. Я — не каменный.

Саня(Рузии). Если не получается, посиди.

Рузия. Они же не дают говорить… и они же…

Голос. «Они же», «они же». Ты вырази что-нибудь… Мысль облеки… Гнев давай!

Рузия. Каплин бросил Зину… гуляли два года… и все мы радовались, в особенности за нее радовались… до ссоры с ней из-за Вавки… Помните день рождения? И он бросил. Грубо, нетактично… Даже, я сказала бы…

Лев. Скажи.

Рузия. Вот и говорю. Подло бросил.

Молчание.

А то нет?.. Что говорит Гегель[29]… Бебель[30]

Лев. Мебель.

Рузия(Укропову). Скажи ему!

Саня. Что Гегель говорит, мы знаем. Ты сама…

Рузия. Хорошо. Тебе, Иван, не стыдно бросить девушку?

Лев. Что значит — бросить? Какой-то бабий разговор.

Каплин(очень серьезно). Лев, не мешай. Пусть.

Рузия. Нет, ты ответь, тебе не стыдно? Пусть он ответит.

Укропов. Рузия, не волнуйся. Он потом ответит. Продолжай спокойненько.

Рузия. Я не могу спокойненько. Если ему не стыдно, то все мы находимся еще на очень низком моральном уровне.

Денис. Почему все? Я ни с кем не гулял и никого не бросал.

Рузия. Все, все, все! Не придаем значения… Не осуждаем… не клеймим! И сколько несчастных девушек остается!

Укропов. Ты не обобщай.

Рузия. Буду обобщать. Все!

Укропов. Рузия, не обобщай!

Лев. Пусть. Она не Гегель.

Укропов. Ты у нас Гегель? Да? Вот и выступай.

Голоса. Лев, выяви!

— Дай исторические справки.

— Блесни.

— Просим, просим.

Лев(солидно). Я предпочел бы не вмешиваться в этот лирический инцидент по причине неразрывной дружбы как с Иваном, так и с Зиной. Но вселенная устала от бабьих вздохов… и я выскажусь.

Девушки. «Бабьих».

— Отвратительно.

— Одеваться ты умеешь, а говоришь…

— У него старорежимные понятия.

Лев. Повторяю: бабьих! И попытаюсь, если вы не будете вопить, объяснить этот древний и не мною одним принятый термин.

Саня. Лев, все-таки это Лев!

Голос. Жаль, нету Женьки. Тот бы подыграл.

Лев. Я продолжаю. Есть понятия «бабье лето», «бабья доля»… Вы против них не возражаете! Что означают эти понятия? Прежде всего то, что они старые понятия. Затем, что они бабьи, то есть возникшие в те времена, когда из азиатского слова «би-би», занесенного к нам татарами, произошло слово «баба» и стало синонимом унижения русской женщины, в первую очередь крестьянки.

Укропов. Вот излагает… ах!

Лев. Унижение давно исчезло, а пережитки остаются. О чем говорила Рузия? О тяжкой доле бедной женщины, которую «бросают». Вздор. Почему вы никогда не говорите о другом, обратном положении? Я хочу присутствовать на таком же собрании, на котором бы клеймили девушку за то, что она меня бросила. Я люблю Зину, как и Ивана, и для меня они равны. Они равны в правах, равны материально, даже по успеваемости равны. Но я готов судить их… только вместе.

Саня. За что?

Лев. За легкомысленность. То, что происходит, крайне легкомысленно, неприятно, нехорошо. И мне обидно, что они расстаются. Но «бросил», «негодяй», «обманщик» — этого я не понимаю.

Генриета. А я понимаю! Вас не компрометирует, а нас компрометирует. И вы же сами… да. Ты, Лев, молчал бы. У себя на факультете ты чистенький. Бегаешь на геолого-разведочный.

Лев. Личные выпады — признак неустойчивости позиции.

Генриета. Ты умеешь запуститься! Знаем. «Бросил» — устарелое понятие. А вы не бросайте, тогда не будет устарелых понятий. Я не буду настаивать, если месяц-два… Это всего-навсего неудачное знакомство. А тут что было! Год… второй… Он не одну Зину обманул. Он всю группу обманул!

Денис. Ну уж! Скажешь еще — курс!

Лев. Все студенчество.

Перейти на страницу:

Все книги серии Н.Ф. Погодин. Собрание сочинений в 4 томах

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Ладога родная
Ладога родная

В сборнике представлен обширный материал, рассказывающий об исключительном мужестве и героизме советских людей, проявленных в битве за Ленинград на Ладоге — водной трассе «Дороги жизни». Авторами являются участники событий — моряки, речники, летчики, дорожники, ученые, судостроители, писатели, журналисты. Книга содержит интересные факты о перевозках грузов для города и фронта через Ладожское озеро, по единственному пути, связывавшему блокированный Ленинград со страной, об эвакуации промышленности и населения, о строительстве портов и подъездных путей, об охране водной коммуникации с суши и с воздуха.Эту книгу с интересом прочтут и молодые читатели, и ветераны, верные памяти погибших героев Великой Отечественной войны.Сборник подготовлен по заданию Военно-научного общества при Ленинградском окружном Доме офицеров имени С. М. Кирова.Составитель 3. Г. Русаков

авторов Коллектив , Коллектив авторов

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Проза / Советская классическая проза / Военная проза / Документальное