– Так припомни, как мы обрисовали человека, ставшего демократом. Он чуть ли не с рождения, во всяком случае с малых лет, воспитывался бережливым отцом, который почитал лишь стяжательские вожделения и никакого почета не оказывал тем желаниям, без которых, по его мнению, можно обойтись и которые, как он считал, возникают лишь для забавы и красоты. Не так ли?
– Да, так.
– Общаясь с более изысканными людьми, преисполненными вожделений, которые мы только что разбирали, юноша втягивается в их образ жизни и всяческую разнузданность, потому что ему отвратительна отцовская скупость.
Но по своей природе он лучше тех, кто его портит, поэтому он останавливается как бы посредине между обоими этими подходами к жизни: его тянет и в ту, и в другую сторону. Вкушая, как он считает, умеренно от обеих этих жизней, он живет не низменной жизнью и не беззаконной и превращается из человека олигархического в демократа.
– О подобного рода человеке составилось, да и до сих пор держится именно такое мнение. Тирания и незаконные вожделения. Образ тирана (продолжение)
– Предположим опять-таки, что у этого человека, когда он станет постарше, будет молодой сын, воспитанный в нравах своего отца.
– Предположим.
– Предположи еще, что и с ним произойдет то же самое, что с его отцом: его станет тянуть ко всяческому беззаконию, которое его совратители называют полнейшей свободой. Отец и все остальные его близкие поддерживают в нем склонность соблюдать середину, но его совратители этому противодействуют.
Когда же эти искусные чародеи и творцы тиранов не надеются как-либо иначе завладеть юношей, они ухитряются внушить ему какую-нибудь страсть, руководящую вожделениями к праздности и к растрате накопленного; такая страсть – прямо-таки огромный крылатый трутень. Или, по-твоему, это нечто иное?
– По моему, именно так.
– Вокруг этой страсти ходят ходуном прочие вожделения, за которыми тянется поток благовонных курений и мазей, венков, вин, безудержных наслаждений, обычных при такого рода общениях.
До крайности раздув и вскормив жало похоти, эти вожделения снабжают им трутня, и тогда этот защитник души, охваченный неистовством, жалит. И если он захватит в юноше какое-нибудь мнение или желание, притязающее на порядочность и не лишенное еще стыдливости, он убивает их, выталкивает вон, пока тот совсем не очистится от рассудительности и не преисполнится нахлынувшим на него неистовством.
– Ты описываешь появление вылитого тирана.
– А разве не из-за всего этого и тому подобного Эрот[2] искони зовется тираном?
– Пожалуй.
– Да и у пьяного в голове, мой друг, разве происходит не то же, что у тирана?
– Видимо, так.
– Ну, а кто тронулся в уме и неистовствует, тот надеется справиться не то что с людьми, но даже с богами.
– Действительно.
– Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, – а все это из-за того, что либо такова его натура, либо привычки, либо то и другое.
– Совершенно верно.
– Видно, вот так и рождается подобный человек. Ну, а как же он живет?
– Есть шутливая поговорка: «Это и ты мне скажешь»[3].
– Скажу. По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой, пирушки, заведутся подружки, ну и так далее: ведь тиран-Эрот, обитающий в их душе, будет править всем, что в ней есть.
– Это неизбежно.
– С каждым днем и с каждой ночью будет расцветать много ужаснейших вожделений, предъявляющих непомерные требования.
– Да, их расцветет много.
– Значит, доходы, если какие и были, скоро иссякнут.
– Конечно.
– А за этим последуют заклады имущества и сокращение средств.
– И что же?
– Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в этих людях, начнет жужжать, и люди, словно гонимые стрекалом различных желаний, а особенно Эротом (ведь он ведет за собой все желания, словно телохранителей), станут жалить, высматривая, у кого что есть и что можно отнять с помощью обмана или насилия.
– Да, конечно.
– У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть невыносимые муки и страдания.
– Да, это неизбежно.
– Все возрастая, стремление такого человека к удовольствиям превосходит его прежние прихоти и их обездоливает; точно так же он сам начинает притязать на превосходство перед своим отцом и матерью, поскольку он их моложе, и, издержав свою долю, он будет присваивать и тратить отцовские деньги.
– И что же дальше?
– Если родители не допустят этого, разве он не попытается первым делом обокрасть их и обмануть?
– Непременно.
– А если бы это было ему невозможно, разве он не ограбил бы их, прибегнув к насилию?
– Я думаю, да.
– А если старики окажут сопротивление и вступят с ним в борьбу, разве он пощадит их и остережется поступков, свойственных тиранам?
– Я не поручусь за участь родителей такого человека.