– Значит, у кого нет опыта в рассудительности и добродетели, кто вечно проводит время в пирушках и других подобных увеселениях, того, естественно, относит вниз, а потом опять к середине, и вот так они блуждают всю жизнь. Им не выйти за эти пределы: ведь они никогда не взирали на подлинно возвышенное и не возносились к нему, не наполнялись в действительности действительным, не вкушали надежного и чистого удовольствия; подобно скоту они всегда смотрят вниз, склонив голову к земле… и к столам: они пасутся, обжираясь и совокупляясь,
и из-за жадности ко всему этому лягают друг друга, бодаясь железными рогами, забивая друг друга насмерть копытами – все из-за ненасытности, так как они не заполняют ничем действительным ни своего действительного начала, ни своей утробы[10].
– Великолепно, – сказал Главкон, – словно прорицатель, изображаешь ты, Сократ, жизнь большинства.
– И разве не неизбежно примешиваются к удовольствиям страдания? Хотя это только призрачные образы подлинного удовольствия, при сопоставлении с ним оказывающиеся более бледными по краскам, тем не менее они производят сильное впечатление, приводят людей в неистовство,
внушают безумцам страстную в них влюбленность и служат предметом раздора: так, по утверждению Стесихора, сражались под Троей мужи лишь за призрак Елены, не ведая правды[11].
– Да, это непременно должно было быть чем-то подобным.
– Что же? Разве не вызывается нечто подобное и яростным началом нашей души? Человек творит то же самое либо из зависти – вследствие честолюбия, либо прибегает к насилию из-за соперничества, либо впадает в гнев из-за своего тяжелого нрава, когда бессмысленно и неразумно преследует лишь одно: насытиться почестями, победой, яростью.
– И в этом случае все это неизбежно.
– Так что же? Отважимся ли мы сказать, что даже там, где господствуют вожделения, направленные на корыстолюбие и соперничество, если они сопутствуют познанию и разуму и вместе с ними преследуют удовольствия, проверяемые разумным началом, они все же разрешатся в самых подлинных удовольствиях,
поскольку подлинные удовольствия доступны людям, добивающимся истины? Это были бы соответствующие удовольствия, ибо что для кого-нибудь есть наилучшее, то ему всего более и соответствует.
– Да, соответствует всего более. Самые подлинные удовольствия – у души, следующей за философским началом
– Стало быть, если вся душа в целом следует за своим философским началом и не бывает раздираема противоречиями, то для каждой ее части возможно не только делать все остальное по справедливости, но и находить в этом свои особые удовольствия, самые лучшие и по мере сил самые истинные.
– Совершенно верно.
– А когда возьмет верх какое-нибудь другое начало, то для него будет невозможно отыскать присущее ому удовольствие, да и остальные части будут вынуждены стремиться к чуждому им и не истинному.
– Это так.
– И чем дальше отойти от философии и разума, тем больше это будет происходить.
– Да, намного больше. Два полюса: тиранические и царственные вожделения и удовольствия
– А всего дальше отходит от разума то, что отклоняется от закона и порядка.
– Это ясно.
– Уже было выяснено, что всего дальше отстоят от разума любовные и тиранические вожделения.
– Да, всего дальше.
– А всего ближе к нему вожделения царственные и упорядоченные.
– Да.
– Всего дальше, я думаю, отойдет от подлинного и собственного своего удовольствия тиран, а всего ближе к нему будет царь.
– Неизбежно.
– Значит, тиран будет вести жизнь, совсем лишенную удовольствий, а у царя их будет много.
– Да, и это совсем неизбежно.
– А знаешь, во сколько раз меньше удовольствий в жизни тирана, чем у царя?
– Скажи мне, пожалуйста, ты.
– Существуют, как видно, три вида удовольствий: один из них – подлинный, два – ложных. Тиран, избегая закона и разума, перешел в запредельную область ложных удовольствий.
Там он и живет, и телохранителями ему служат какие-то рабские удовольствия. Во сколько раз умалились его удовольствия, не так-то легко сказать, разве что вот как…
– Как?
– После олигархического человека тиран стоит на третьем месте, а посредине между ними будет находиться демократ.
– Да.
– И сравнительно с подлинным удовольствием у тирана, считая от олигарха, получится уже третье призрачное его подобие, если верно все сказанное нами раньше.
– Да, это так.
– Между тем человек олигархический и сам-то стоит на третьем месте от человека царственного, если мы будем считать последнего тождественным человеку аристократическому.
– Да, на третьем.
– Значит, трижды три раза – вот во сколько раз меньше, чем подлинное, удовольствие тирана.
– По-видимому.
– Значит, это призрачное подобие было бы [квадратной] плоскостью, выражающей размер удовольствия тирана.
– Верно.
– А если взять вторую и третью степень, станет ясно, каким будет расстояние, отделяющее тирана [от царя].
– По крайней мере ясно тому, кто умеет вычислять.