Том 3

Он прождал весь день, сначала в редакции, затем – дома, – Адольф Задер к обеду не появился. Картошина начало пусто звенеть в голове. Он лег на кровать. Мура сидела с расширенными глазами на диванчике, затем разрыдалась. Картошин вскочил, принялся швырять на пол книжки и кричал, что его «сводят с ума бабьей истерикой», что он «не может писать крупных вещей, когда у него под ухом – бабья истерика». Он схватил было знаменитую трость, чтобы сломать, но Мура отняла.

Раздался стук. В комнату вошел Адольф Задер. Он был красен, потрепан, но весел.

– Чепуха, – сказал он, сдвигая шляпу на затылок, – ничего не случилось. В чем дело? Дураки устроили небольшую панику. Какие-то люди ходят по городу и уверяют, что надо покупать марки. Идиоты. Испугались доллара… В общем, сегодня я не заработал, но и не потерял ни пфеннига. Едем кутить, я хочу жрать.

В ресторан поехали, кроме Задера, супруги Картошины, Убейко и Семенов-второй. У всех камень свалился с души, – Адольф Задер был цел, весел и полон бурных планов. Пили водку и французское вино. Чувствовалось, что этот вечер кончить просто нельзя.

В ресторане просидели до закрытия, затем взяли автомобиль и поехали на угол Иоахимсталерштрассе и Курфюрстендамм. Картошин, сидевший с шофером, поманил пальцем стоящего под липой человека в котелке. Тот подбежал и шепотом вступил в разговор.

– Только неделю тому назад открыт, останетесь довольны.

– Девочки будут?

– Первые красавицы. Абсолютно голые. Роскошный оркестр. Посетители исключительно американцы и русские.

– Едем.

Незнакомец встал на подножку. Автомобиль свернул в боковую улицу, в другую и остановился на углу. Все вышли. На пустынном тротуаре (немцы все уже спали, наевшись картошки) появился второй незнакомец в котелке. Первый указал на него;

– Не шумите. Спокойно. Он вас доведет. Подошли к воротам, над которыми была надпись:

«Воскресная школа». Второй незнакомец прошептал: «Тсс!» – и открыл под воротами дверку в темное помещение, где Семенов-второй споткнулся о пустые бутылки. Здесь разделись, светя карманным фонариком. Затем поднялись в длинную, оклеенную грязно-зелеными обоями комнату. У стен стояли столы и детские парты, под потолком – лампочки, обернутые розовой бумагой. На стене – карта обоих полушарий. У изразцовой печки сидел старичок гитарист, перед ним сизый скрипач в смокинге – человек с провалившимися щеками, – они играли полечку так тихо, как во сне.

Когда компания Задера разместилась за столом, украшенным бумажным цветком и двумя пепельницами с надписью: «Пиво. Берлинер Киндл», – с одной из детских парт поднялись две женщины и, не производя шума, принялись танцевать, ходить под едва слышные синкопы фокстрота. Их черные кисейные шляпы покачивались. Гитарист сонно трогал басы, скрипач поворачивал за танцующими мертвенно-бледное лицо.

Подскочивший к Адольфу Задеру хозяин сказал с польским акцентом:

– У нас художественная постановка дела, посмотрите до конца, сейчас начнется съезд, я выпущу лучших девушек Берлина…

Действительно, внизу послышались голоса, и в воскресной школе появилась новая компания – знакомцы Адольфа Задера. Сдвинули столы. Спросили шампанского. Появились новые девушки, без шляп, сели ближе к гостям. Хозяин говорил:

– Вы не думайте, что это какие-нибудь проститутки, это девицы из лучших домов.

– А голые, – скоро голые? – крикнул Картошин.

– Тсс, пожалуйста, говорите немножко тише… Голые женщины с половины третьего…

Появилась третья компания – тоже знакомцы, – они привели знаменитую московскую цыганку, от песен которой плакал еще Лев Толстой. Адольф Зад ер, багровый, в каплях пота, поднялся навстречу:

– Вошло солнце красное!

Он целовал у цыганки жесткие руки в кольцах, спросил про Льва Толстого и начал было рассказывать четвертую автобиографию, но вскочил, плеснул ладошами:

– Давайте петь. Чем мы не цыгане! Гей, Кавказ ты наш родимый!..

Цыганка сделала сонные глаза и запела про Кавказ. Адольф Задер, а за ним все гости подхватили припев, плеща в ладоши… Хозяин обмер от страха. Но ему крикнули; «Дюжину Матеус Мюллер!» А цыганка пела: «К нам приехал наш родимый, Адольф Адольфович дорогой». Начали славить. Картошин поставил бокал на ладонь и подал его Задеру. «Пей до дна, пей до дна», – ревели гости. Барышни из лучших домов липли к столу, как мухи.

– Чем не Яр! – закричал Адольф Задер. – А знаете, у меня у Яра был собственный кабинет. Отделывали лучшие художники. Ха-ха! Бывало – генерал-губернатор, командующий войсками, вся знать у меня. Два хора цыган… Всем подарки – золотые портсигары, брошки с каратами, кому деньги… Эх, матушка Москва!..