Том 3

Второй доктор. Я далек от мысли, милостивый государь, что-либо прибавлять к только что вами сказанному. Вы так подробно остановились на признаках, симптомах и причинах недуга и рассуждение ваше представляется мне столь ученым, столь прекрасным, что больного нельзя не признать помешанным, меланхоликом-ипохондриком, а если бы даже он и не был таковым, то он должен им стать ради красоты речей ваших и справедливости вашего суждения. Да, милостивый государь, вы поистине графически, graphice depinxisti, изобразили все, что оного недуга касается. Большей учености, мудрости и находчивости невозможно было высказать в постижении, обдумывании и осмысливании всего того, что вы изволили сказать по поводу этой болезни, как по части диагноза, так и по части прогноза, а равно и терапии. И мне остается лишь поздравить пациента, что он попал в ваши руки, и объявить ему, что это великое для него счастье, что он помешался, ибо это дает ему возможность испытать на себе целебную силу тех мягких врачебных средств, которые вы имели полное основание ему назначить. Я все их одобряю вполне: manibus et pedibus descendo in tuam sententiam.[29] Я бы только предложил, помимо всего прочего, делать больному нечетное число кровопусканий и промываний желудка, ибо numero Deus impari gaudet;[30] сыворотку давать больному внутрь перед ванной; на лоб ему надеть повязку с солью, ибо соль есть символ мудрости; выбелить стены его комнаты, дабы рассеять мрачные его мысли: album est disgregativum visus,[31] и, не откладывая, сделать легкое промывательное, каковое послужило бы прологом и введением к тем разумным мерам лечения, кои, если только больному суждено выздороветь, должны принести ему облегчение. Дай бог, чтобы ваше желание, милостивый государь, исполнилось и предписанные вами меры пошли больному на пользу!

Господин де Пурсоньяк. Господа! Я вас слушаю целый час. Мы что, комедию здесь играем?

Первый доктор. Нет, сударь, мы совсем не играем.

Господин де Пурсоньяк. Что же все это значит? К чему тогда вся эта галиматья и все эти глупости?

Первый доктор. Ага, уже начал бросать оскорбления! Только этого симптома нам и не хватало для окончательного определения его болезни. Болезнь легко может превратиться в манию.

Господин де Пурсоньяк (в сторону). С кем это меня тут посадили? (Плюет несколько раз.)

Первый доктор. Еще симптом: обильное слюнотечение.

Господин де Пурсоньяк. Сейчас все брошу и уйду.

Первый доктор. Еще симптом: безудержное стремление к перемене места.

Господин де Пурсоньяк. Да что же это такое? Чего вы от меня хотите?

Первый доктор. Вылечить вас, как нам было приказано.

Господин де Пурсоньяк. Вылечить меня?

Первый доктор. Да.

Господин де Пурсоньяк. Черт возьми, я же совершенно здоров!

Первый доктор. Нехороший признак, когда больной не ощущает своей болезни.

Господин де Пурсоньяк. Уверяю вас, я отлично себя чувствую.

Первый доктор. Нам лучше знать, как вы себя чувствуете. Мы медики, и нам виднее, в каком вы состоянии.

Господин де Пурсоньяк. Если вы медики, то на что же вы мне нужны? Плевать я хотел на медицину!

Первый доктор. Ого! Ого! Да он еще более невменяем, чем мы предполагали.

Господин де Пурсоньяк. Мои родители не принимали никаких лекарств и оба скончались без помощи врачей.

Первый доктор. Тогда неудивительно, что сын, которого они произвели на свет, безумен. (Второму доктору.) Итак, приступим к лечению и сладостною гармонией, веселящей душу, смягчим, утешим и укротим возмущенный его дух, готовый, как видно, разъяриться.

Аптекарь и оба доктора уходят.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

[32]

Господин де Пурсоньяк один.

Господин де Пурсоньяк. Что за дьявольщина! Или все в этом городе рехнулись? Никогда еще я ничего подобного не видел и ничего не могу понять.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Господин де Пурсоньяк, два смешных медика, которых изображают итальянские певцы.

Все трое усаживаются. Медики несколько раз встают и кланяются господину де Пурсоньяку, который тоже всякий раз встает и отвечает им поклоном.

Оба медика.