Том 3

Мы тоже — за ним. Уже в сумерках всей компанией набрали ворох топлива. Вновь заполыхал костер. Теперь вокруг уже ничего не было видно: мир стал маленьким и уютным и уместился весь на этом пятачке, освещенном пламенем.

— Сказать вам всем новость? — спросил Алеша, подкладывая сучья в огонь.

— Всегда рады хорошей новости, — ответил Фомушкин, подвешивая чайник на козелки.

— Мы с Захаром Макарычем видели на русле чудо преестественное.

— А ну-ка? — встрепенулся Петр Михайлович Чумак. — Чего видели, кого видели?

— Пе-ре-ме-това!

— Шуршит хворостом, возится, как нечистый дух, — уточнил Захар Макарыч.

— Новость твоя, Алеша, уже с бородой. Знаем, — сказал Фомушкин и почему-то бросил взгляд на Чумака.

И тут я заметил, как Петр Михайлович, сидя на коленях у костра, сначала чуть помрачнел, а потом встряхнул головой, взмахнул единственной рукой, неожиданно рассмеялся, казалось, без всякой причины и произнес возвышенно:

— Отгремевшая гроза района!

Трещал костер, выхватывая из темноты то целое дерево, то куст, а то и всю поляну сразу. И тогда дерево дрожало, куст, казалось, шевелился, а поляна играла бликами. Но так — лишь на несколько секунд, при игре огня. Кругом же была темнота. Только звезды осыпали нас сверху и с боков. Очень яркий Юпитер висел прямо над еле различимым силуэтом леса, будто выглядывая и прислушиваясь к нам.

Потом мы пили чай. Захар Макарыч рассказывал, какой хороший хлеб в этом году («на полкруга — полный бункер!») и как его, Пушкаря, по-доброму встретили в колхозе. В заключение он подытожил:

— Этим летом я убежал маленько от старости.

— Тебе, Макарыч, осталось и жить-то каких-нибудь восемьдесят лет, — подсчитал Алеша и тут же начал было выкладывать Валерию Гавриловичу о своем совхозе: — Я вот вам сейчас — всю подноготную…

Но кто-то, идя от берега, кашлянул два раза, будто поперхнувшись.

— Кто? — спросил Алеша.

— А ты кто? — послышался ответный голос.

— Переметов идет! — тихо воскликнул Петр Михайлович.

— Пропал вечер, — вздохнул Валерий Гаврилович. А к Алеше обратился тихонько: — Потом расскажешь. Сейчас о делах — ни мур-мур.

— Соображаю, — согласился Алеша.

— Все тут? — спросил Переметов вместо приветствия.

— Вас не хватает, Яков Гордеевич, — ответил Захар Макарыч. — Остальное все в порядке.

— Раз, два, три… Пятеро, — сосчитал нас Переметов, как овец в отаре. — По десять штук — пятьдесят уток… Где же им наплодиться, уткам-то!

— По десять нельзя, — возразил Алеша. — Разрешается только по четыре на нос. Три дня поохотитесь — пожалуйста, можно и двенадцать.

— Кто это тебе сказал? — спросил Переметов, явно наметивший себе десять жертв на завтра.

— В газете написано.

— В газете… Мало ли что в газете… Возможно, и в газете, — неожиданно передумал Переметов. — Если в газете, то — установка… Вот так… По четыре? Ну, по четыре так по четыре, — примирился он.

Переметов все еще стоял у костра, пока Валерий Гаврилович не пригласил его:

— Садитесь, Яков Гордеевич, чайку выпейте. Помогает — поднимает настроение.

Тот сел. Петр Михайлович подал ему свою алюминиевую книжку и сахар:

— Помогает чай здорово — голова лучше работает.

— Это точно, — согласился Переметов. — По себе знаю. Точно — помогает. — И пил чай, шумно отхлебывая.

В первые минуты все мы почему-то прислушивались, как он пьет чай — с аппетитом, со вздохами, с большим удовольствием. Но он, еще не докончив чаепитие, стал поучать и наставлять:

— Ты думаешь, Фомушкин, руководить районом — раз плюнуть? Нет, брат, не так. Не так совсем… Надо с народом держать связь. С народом. Вот так…

— Держим связь, — попытался отбрыкнуться Валерий Гаврилович, но это только подлило масла в огонь.

— Ты — связь! Нету связи. Оторвался от народа. — Он, казалось, сердито отхлебнул последний глоток и, не глядя, возвратил кружку Чумаку.

— А это еще надо доказать, — бросился в защиту Алеша. — Нужны факты. Дайте фактики.

— Факты? — переспросил Переметов и окинул всех нас взглядом, — Я бы тебе тысячу фактов привел… да не место тут об этом балясы точить. Все идет к худшему и к худшему. С такими темпами отрыва от народа не скоро придем к коммунизму, а обратно пятиться будем.

— А может быть, вам это только кажется? — как-то вяло, нехотя спросил Валерий Гаврилович.

— Что мне кажется?

— Ну, что все хуже в районе, чем при вас.

— Нет, брат ты мой! Это тебе кажется все хорошо. Вот так…

— Мне не кажется. Есть и хорошо, есть и плохо. По-разному.

— Ничего я не вижу хорошего в районе. Ни шиша. Вот так… И вам, дорогие товарищи, придется потом расплачиваться за свою совесть. Придется выпить горькую чашу. Я не пророк, но так оно и будет.

— А мы ее уже выпили до дна, горькую чашу, — рубанул неожиданно и на полном серьезе Захар Макарыч.

Никто из нас не понял намека. Переметов спросил в недоумении:

— Как так — выпили до дна?

— А так: перед тем как ехать сюда, мы с Алешей целую поллитру раздавили, как головастика. Крэк! И — нету.

Мы рассмеялись. Однако Алеша даже и не улыбнулся. Он, казалось, приготовился слушать ответ Переметова на шутку. Но тот, покачивая головой, повторял с сожалением: