Том 3. Алый меч

Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый – как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь… Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть…
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость… Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару… Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться – даже неприлично
И жутко было это в нем) –

Пророкотал: «Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа…
Уж я пойду к тебе – совсем».

Он разозлил меня бахвальством…
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко
Захрюкал… Смотрит, как больной…
Опять мне жаль… И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик
И всё твердит: «Я сладкий, сладкий…»
Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер – темен, как мертвец,

То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик – пахнет псиной
И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том…
А с ним мой дом… не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно…
Мне с дьяволенком сладко-скучно…
Дитя, старик, – не всё ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Всё липнул, липнул – и прилип.

И оба стали мы – единый.
Уж я не с ним – я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем…

Декабрь 1906

Париж

Женское («нету»)