Однако, хотя планы мести и всплывали в голове немца, сейчас не время было предаваться подобным размышлениям. Час, место, его собственное положение и вероятная близость его обидчиков заставили авантюриста прежде всего позаботиться о безопасности. Фонарь, отброшенный прочь во время стычки, уже погас. Ветер, который раньше так громко завывал в боковых приделах разрушенного храма, теперь почти стих, зато дождь лил вовсю. Луна совсем скрылась, и хотя Дюстерзивель был уже более или менее знаком с местом и знал, что ему надо добраться до восточной двери алтаря, мысли в голове у него так путались, что прошло еще несколько минут, прежде чем он мог определить, в каком направлении искать выход из руин. Пока он находился в такой растерянности, голос суеверия, ободренный темнотой и нечистой совестью немца, вновь заговорил в его расстроенном воображении.
— А, чепуха! — храбро увещевал он себя. — Все это вздор и обман. Черт! Неужто этот твердолобый шотландский баронет, которого я пять лет водил за нос, перехитрит Германа Дюстерзивеля?
В ту минуту, когда он пришел к этому выводу, произошло нечто, сильно потрясшее посылки, на которых этот вывод зиждился. Среди меланхолических вздохов замиравшего ветра и плеска дождевых капель, падавших на листья и камни, зазвучало — и, по-видимому, на небольшом расстоянии от слушателя — пение, такое печальное и строгое, словно отлетевшие души клириков, некогда обитавших в ныне покинутых руинах, оплакивали безлюдье и запустение, воцарившиеся в их священных приделах. Дюстерзивель уже поднялся на ноги и пробирался ощупью вдоль стены. При этих новых звуках он остановился как вкопанный. Все его чувства в этот миг как бы сосредоточились в слухе и все единодушно докладывали ему, что глухой, заунывный и протяжный напев был церковной музыкой, сопровождавшей торжественную панихиду по обряду римской церкви. Почему пели в таком уединенном месте и кто были певчие — все эти вопросы перепуганное воображение заклинателя, населенное такими образами немецкого суеверия, как русалки, лесные цари, оборотни, домовые, духи черные и белые, синие и серые, даже не пыталось разрешить.
Вскоре в исследовании нового явления приняло участие еще одно из пяти чувств Дюстерзивеля. В конце поперечного нефа церкви, за несколькими ведущими вниз ступенями, находилась небольшая дверь, забранная железной решеткой. Насколько помнил заклинатель, за ней был невысокий сводчатый зал — бывшая ризница. Взглянув в сторону, откуда доносились звуки, он заметил, что сквозь прутья решетки проникают, падая на ступени, яркие отблески красного света. Одно мгновение Дюстерзивель колебался, не зная, что делать. Потом, исполнясь отчаянной решимости, двинулся по проходу к месту, откуда исходил свет.