Том 3. Антикварий

Сборщик податей и учитель сообща стали доказывать констеблю и его помощнику, что они не имеют права задерживать королевского нищего как бродягу. А немое красноречие мельника и кузнеца, выраженное в их сжатых кулаках, недвусмысленно давало понять, какой залог пылкие горцы готовы внести за арестованного. Его голубой плащ, говорили они, — это пропуск для странствования по всей земле.

— Однако голубой плащ, — возразил констебль, — не дает ему права нападать, грабить и убивать. А у меня ордер на его арест за эти преступления.

— Убийство? — изумился Эди. — Кого я когда-либо убивал?

— Мистера Германа Дюстерзивеля, агента компании рудников Уидершинз.

— Дюстерзивеля? Ха, да он жив-живехонек!

— Твоей заслуги в том нет. Если он говорит правду, ему пришлось отчаянно бороться за свою жизнь, и ты должен ответить за это по закону.

Услышав такие страшные обвинения, защитники нищего отступили, но со всех сторон добрые руки стали совать ему мясо, хлеб и мелкие монетки, чтобы поддержать его в тюрьме, куда стражи собирались его отвести.

— Спасибо вам, благослови вас бог, дети! Не раз выпутывался я из петли, когда меньше всего заслуживал освобождения. Я и теперь уйду, как птица от ловца. Продолжайте игру и не думайте обо мне. Что мне сделают? Меня больше огорчает гибель бедного парня.

И вот покорного пленника увели, после того как он принял и машинально разместил в своих котомках дары, сыпавшиеся на него со всех сторон. Он покинул деревушку, нагруженный, как армейский поставщик продовольствия. Впрочем, тащить эту тяжесть ему пришлось недолго, так как констебль раздобыл тележку с лошадью, чтобы доставить старика к судье для допроса и предания суду.

Несчастье со Стини и арест Эди положили конец развлечениям маленькой деревни. Обитатели ее предались печальным размышлениям о превратностях человеческой судьбы, которая так внезапно уложила одного из их друзей в могилу, а распорядителя их празднества подвергла опасности чуть ли не быть повешенным. Что же касается Дюстерзивеля, то его здесь хорошо знали, точнее сказать — терпеть не могли, и поэтому было немало разговоров о том, что обвинение, может быть, еще окажется ложным. Но все сходились в одном: если уж Эди Охилтри предстоит пострадать, то очень жаль, что он не прикончил Дюстерзивеля совсем.

ГЛАВА XXX

Кто он? Из тех, кто не обрел земель

И потому воюет на воде.

Кита на бой он вызывал, честя

Его левиафаном, бегемотом.

Сражался даже как-то он с меч-рыбой,

И — кто бы думал? — рыба верх взяла:

Его спина хранит об этом память!

Старинная пьеса

— Итак, бедного парня Стини Маклбеккита сегодня хоронят! — сказал наш старый друг антикварий, снимая стеганый халат и надевая старомодный черный сюртук вместо того одеяния табачного цвета, которое он обычно носил. — И там, надо полагать, ожидают, что я буду присутствовать на похоронах?

— Так точно, — ответил преданный Кексон, усердно счищая щеткой белые нитки и пятнышки с костюма хозяина. — Тело, прости господи, так разбилось о скалы, что с погребением хотят поторопиться. «Морской промысел — дело опасное, — говорю я своей бедной дочке, чтобы немного подбодрить ее. — Море, говорю я, Дженни, ремесло такое же неверное… »

— Как и ремесло старого парикмахера, которого разоряют мода на стрижку и пошлина на пудру. Кексон, твой способ подбадривать так же неудачен, как и неуместен. Quid mihi cum femina?[141] Какое мне дело до твоего бабья, когда у меня довольно хлопот и с моими собственными? Еще раз тебя спрашиваю: ожидают ли эти бедняги, что я приду на похороны их сына?

— О, будьте уверены, ваша милость, что вас ожидают! В здешних краях принято, чтобы всякий джентльмен провожал покойника до границы своей земли. И вам достаточно дойти лишь до вершины холма. Никто не ожидает, чтобы ваша милость пошли дальше. Это ведь проводы Келсо: два шага за порог.

— Проводы Келсо? — повторил за стариком любопытный антикварий. — А почему проводы Келсо, а не какие-нибудь другие?

— Дорогой сэр, — ответил Кексон, — откуда мне знать? Просто так говорится!

— Кексон, — отозвался Олдбок, — ты всего лишь парикмахер. Если бы я задал этот вопрос Охилтри, он сейчас же преподнес бы мне целую легенду.

— Как вы не раз изволили говорить, — ответил Кексон с несколько необычным для него оживлением, — мое дело заниматься только наружной стороной головы вашей светлости.

— Верно, Кексон, верно! Нельзя упрекать кровельщика, зачем он не обойщик.

Олдбок достал записную книжку и отметил в ней: «Проводы Келсо — как пояснено, два шага за дверной порог. Источник: Кексон. Quaere[142]: происхождение. Mem.[143]: написать по этому вопросу доктору Грейстилу».

Сделав эту запись, он возобновил разговор: