Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Священник Эмидио Мила был приблизительно тех же лет. Это был худощавый человек, с лицом бронзового цвета, какое обыкновенно бывает у человека, живущего в деревне под зноем палящего солнца. Мягкий рыжеватый пушок покрывал его щеки, крепкие белые зубы придавали его улыбке мужественную красоту: его карие глаза порой сверкали подобно двум новеньким червонцам.

Оба молчали: она перебирала пальцами стеклянные четки, а он смотрел, как они мелькали. Подобно всем нашим сельским жителям, они были совершенно равнодушны к тайне смерти.

— Какая душная ночь, — сказал Эмидио и глубоко вздохнул.

Роза подняла глаза, соглашаясь с ним.

Низенькая комната освещалась колеблющимися от малейшего движения воздуха огоньками восковых свечей. Тени то собирались в углу, то бегали по стене, покрывая ее причудливыми силуэтами. Окна были открыты, но решетчатые жалюзи оставались затворенными.

Время от времени белые кисейные занавески колыхались, словно от чьего-то дыхания. Тело Биаджо, казалось, покоилось сном на чистой постели.

Слова Эмидио потонули в молчании. Женщина снова наклонила голову и начала медленно перебирать четки. На ее лбу заискрилось несколько капель пота: она тяжело дышала.

— Когда придут взять его завтра? — спустя немного, спросил Эмидио.

— В десять часов, хоронит братство Св. Тайн, — ответила она своим обычным голосом.

И снова умолкли. Из деревни доносилось громкое кваканье лягушек, порой в комнату врывался запах свежей травы. Среди глубокой тишины Роза вдруг услышала какое-то глухое клокотание, исходившее от трупа, она испугалась, вскочила с кресла и хотела уйти из комнаты.

— Не бойтесь, Роза. Это соки, — проговорил шурин, протягивая ей руку, чтобы успокоить ее.

Она инстинктивно взяла его руку и удержала ее, продолжая стоять. Снова стала прислушиваться, но смотрела в другую сторону. В животе мертвеца клокотание продолжалось, казалось, оно подкатывало к самому рту.

— Пустяки, Роза! Успокойтесь, — прибавил шурин, жестом приглашая ее сесть на длинный сундук с приданым, на котором лежала пестрая подушка.

Она села возле него, продолжая беспокойно держать его руку. Так как сундук был невелик, то колени сидящих на нем соприкасались.

Снова молчание. Где-то вдали послышалось пение молотильщиков.

— И ночью молотят, при лунном свете, — проговорила женщина, она хотела говорить, чтобы обмануть страх и усталость.

Эмидио не открыл рта. Женщина выпустила его руку, так как это прикосновение начинало пробуждать в ней какое-то неясное чувство беспокойства.

Обоими овладела одна и та же мысль, которая словно внезапно обрушилась на них, оба вспомнили вдруг об одном и том же, это было воспоминание о невысказанной любви их ранней юности.

В то время они жили на южном склоне холма в стоящих рядом домах Кальдоре. У самого края пашни поднималась высокая стена, сложенная из скрепленных глиной каменных глыб. На южной стороне, принадлежавшей родителям Розы, под горячими лучами солнца цвела целая группа фруктовых деревьев. Весной, во время общего ликования пробуждающейся природы, эти деревья покрывались цветами, их серебряные, золотые и фиолетовые куполы тянулись к небу, украшая стену, они покачивались, словно желая подняться в воздух, и звонко шелестели, подобно собирающим мед пчелам.

За этой стеной, под деревьями, Роза любила петь.

Ее чистый и свежий голос бил ключом, как фонтан под цветочными коронами.

Это пение слышал Эмидио, который тогда выздоравливал. Он был еще слаб и испытывал мучительное чувство голода. Не будучи в состоянии выдержать диету, он тайком уходил из дома, спрятав под одеждой большой кусок хлеба, и долго шел вдоль стены по последней борозде пашни, пока не достигал счастливого уголка.

Там он садился на землю, прислонялся плечами к согретым солнцем камням и начинал есть. Одной рукой он подносил хлеб ко рту, а другой перебирал нежные колосья: в каждом зернышке была маленькая капля сока молочного цвета, напоминавшая вкус свежей муки. Прелесть вкусовых и слуховых ощущений смешивалась в душе выздоравливающего в одно бесконечно отрадное чувство. Эти беззаботные часы, живительные лучи солнца, благоухание весеннего воздуха, подобное чудному запаху вина, а также девичий голос — были для него естественным оздоровляющим питанием, глубоко проникавшим в его жилы.

Таким образом, пение Розы было одной из причин его исцеления. Когда же он совершенно оправился, голос Розы не переставал оказывать на него чувственное воздействие.

С той поры, особенно после того, как обе семьи познакомились и близко сошлись, в сердце Эмидио закралась та молчаливая, робкая и тайная любовь, которая подтачивает силы юности.

В один из сентябрьских дней, незадолго до отъезда Эмидио в семинарию, обе семьи отправились в рощу, чтобы позавтракать на берегу реки.

Был мягкий день, три запряженные волами телеги катили по дороге, окаймленной цветущими кустами.