Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Коррадо. В глубине твоей души у тебя еще теплится надежда. Я вижу тебя насквозь.

Вирджинио. Коррадо!

Коррадо. Вчера в это самое время я покаялся тебе в своем необдуманном искушении. Хочешь, сегодня откроюсь в остальном? Ты пришел для этого? Пойди ближе, чтобы я мог говорить тихо. Скажи, что ты знаешь?

Вирджинио. Я не судья тебе, я твой брат отвергнутый и уязвленный, но преданный неизменно. Я не допрашивал тебя. Я только говорю, что умираю под страшной тяжестью. Положи конец моей агонии. Разве ты не видишь, как стремительно несется жизнь? Кажется, что с каждым мгновением раскрывается новая полоса мира.

Коррадо. Спеши. Что ты знаешь?

Вирджинио. Того человека в игорном доме, которому ты хотел заплатить свой долг монетой со своим изображением, звали Паоло Сутри.

Коррадо. Ну?

Вирджинио. На следующее утро он был найден в своей постели мертвым. Ты говорил мне о руке, наносящей смерть с предосторожностью. С ним покончила опытная и осторожная рука.

Коррадо. Чья рука?

Вирджинио. Сначала покончила, а потом ограбила. Целью убийства был грабеж. Подозрение пало на Симоне Сутри, его племянника, бывшего им недовольным. Вчера его арестовали, но уже сегодня освободили, так как признали невиновным.

Коррадо. Ну, дальше? (Злая усмешка сверкнула на его лице, и в глазах промелькнула угроза. Он зашагал по комнате взад и вперед, стараясь подавить в себе желание борьбы. Вдруг он быстро, вне себя от волнения, оборачивается к Вирджинио.) О, ты, старающийся скрыть от меня свой ужас, знакомо ли тебе следующее гордое изречение: некий бесплотный дух парит над трупом и ограбленной добычей и восклицает: «Если это называется преступлением, я хочу, чтобы мои добродетели пали ниц перед моим преступлением».

Вирджинио, приблизившись к нему и содрогаясь всем телом, старается криком отогнать беспощадную правду.

Вирджинио. Ты совершил это? Ты утверждаешь?

Коррадо начинает говорить более спокойно, скрывая свою злобу под тоном презрения.

Коррадо. Я утверждаю лишь то, что сказал рискованные слова. Ты вчера слышал повесть о ночном покушении. Много ли нужно для того, чтобы минутное побуждение превратилось в непоправимое дело? Пустяки. Я был не в лесу, в одной руке не было у меня копья, в другой — пригоршни песку. Кроме того, могли бы помешать свидетели. И удар не пошел дальше некоторого напряжения мускулов. Однако ты счел меня способным совершить преступление. Какое тебе дело до остального? Но кто стоял у игорного стола, весельчак или суровый аскет? Что там проявилось: низкая алчность? Или геройская фатальность? Ты говорил об убийстве и ограблении. Знаешь ты, знаешь теперь, какие названия мне подходят? Вчера они еще не выходили у тебя из головы, сегодня они неуместны.

Слушая эту страшную игру насмешки и издевательства, Вирджинио еще цепляется за оставшееся в нем слабое, не вполне покинувшее его сомнение.

Вирджинио. Ты опять оставляешь меня в сомнении, подвергаешь страданию и заставляешь колебаться между разумными доводами с одной стороны и бредом с другой. Но ведь ты мог бы одним словом рассеять ужас, сгустившийся вокруг нас.