Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Старая баронесса пошарила в карманах, достала несколько монет и рассыпала их за своей спиной. Голодные нищие остановились, жадно накинулись на деньги, начали драться, валить друг друга на землю, угощая более слабых пинками и кулаками. Они озверели.

Трое остались с пустыми руками, недовольные, они снова побежали за баронессой.

— Мы ничего не получили! Мы ничего не получили!

Донна Лаура, приведенная в отчаяние этими преследованиями, не оборачиваясь, бросила еще несколько монет. Между калекой и зобастым завязалась драка. Обоим достались все брошенные деньги, а бедняга идиот-эпилептик, которого все притесняли и высмеивали, не получил ничего, он начал тихо плакать, облизывая слезы и слизь, которая текла из носа, и причитал:

— Ау, ау, ау-у-у!

III

Наконец, донна Лаура добралась до избы, окруженной тополями. Она изнемогала, в глазах у нее потемнело, в висках стучало, язык горел, ноги подкашивались. Калитка была открыта, и она вошла.

Круглая площадка, обсаженная высокими тополями, представляла собой гумно. Два дерева служили подпорками стога соломы, из которого высовывались густолиственные ветви. На площадке росла трава, на которой мирно паслись две буланые коровы, обмахивая хвостом упитанные бока. Между ногами каждой свешивалось разбухшее от молока вымя цвета сочных фруктов. На земле было разбросано множество земледельческих орудий. На деревьях звенели стрекозы. Несколько собачонок возились на гумне, то лая на коров, то гоняясь за курами.

— Сударыня, кого вы ищете, спросил какой-то старик, выйдя из избы. — Не нужно ли вам переправиться на тот берег?

Старик был лысый, с бритым подбородком, все туловище его изгибалось вперед, едва держась на искривленных ногах. Все члены его носили отпечаток черной работы, от пахоты левое плечо было выше правого и грудь искривлена, от косьбы колени раздвинулись, от чистки деревьев и от различных долголетних терпеливых земледельческих трудов вся фигура его перегнулась пополам. Задав последний вопрос, он указал на реку.

— Да, да, — ответила донна Лаура, не зная, что сказать, что делать, и чувствуя, что ее покидают силы.

— Ну, так идем туда. Вот Лука возвращается, — прибавил старик, поворачиваясь к реке, по которой плыл подталкиваемый шестом паром, нагруженный мелким скотом.

Он проводил баронессу через возделанный огород к виноградному навесу, где ждали другие пассажиры. Он шел впереди нее, показывал ей овощи и говорил о будущем урожае по привычке земледельцев, состарившихся среди продуктов кормилицы-земли.

Вдруг он обернулся, так как госпожа молчала и, казалось, не слышала его слов, и увидел на ее глазах слезы.

— Вы плачете, сударыня? — спросил он тем же спокойным голосом, каким говорил об овощах. — Вы больны, что ли?

— Нет, нет, ничего… — бормотала донна Лаура, чувствуя, что умирает от усталости.

Старик ничего больше не сказал. Жизнь так изнурила его, что чужие страдания его не трогали. Сколько всевозможного люда, переправляющегося через реку, видел он за все дни своей жизни?!

— Садитесь, — сказал он, когда они подошли к навесу.

Трое парней с узелками ждали Луку. Они курили длинные трубки и хранили глубокое молчание, всем существом своим предаваясь этому наслаждению. В промежутках они говорили о ничего не значащих вещах, заполняющих узкий кругозор земледельцев.

Немного удивившись, взглянули они на донну Лауру и снова равнодушно предались своему занятию.

— Вот паром, — спокойно проговорил один из них.

— Везет овец из Видены, — добавил другой.

— Штук пятнадцать, — сказал третий.

Они поднялись и положили трубки в карманы.

Донна Лаура находилась в состоянии какого-то оцепенения. Слезы застыли на ее ресницах. Она утратила сознание действительности. Где она была? Что делала?..

Паром слегка ткнулся о берег. Овцы, испугавшись воды, жались друг к другу и блеяли. Пастух, перевозчик и его сын помогли им сойти на землю. Овцы, очутившись на берегу, бросились было врассыпную, но потом остановились, сбились в кучу и снова начали блеять. Несколько ягнят скакало на своих длинных кривых ногах, ища материнских сосцов.

Сделав все, что нужно, Лука Марино привязал паром. Затем сошел на берег и быстро зашагал по направлению к огороду. Это был высокий сорокалетний худощавый мужчина с красным лицом и плешивыми висками. У него были неопределенного цвета усы, и густая щетина выступала на подбородке и щеках, глаза были немного мутные, без всякого выражения интеллигентности, с кровавыми жилками, как у пьяниц. Из открытого ворота рубахи видна была волосатая грудь, грязная шляпа прикрывала голову.

— Уф! — вдруг воскликнул он, остановившись у навеса и вытирая пальцами вспотевший лоб.

Он прошел мимо пассажиров, даже не взглянув на них. Все его движения были неуклюжи и почти грубы. Руки, огромные, со вздутыми жилами, руки, привыкшие к веслу, казалось, были ему помехой. Они свешивались по бокам, покачиваясь во время ходьбы.

— Уф! Выпить бы!..

Донна Лаура сидела, как пригвожденная, не говоря ни слова, ничего не сознавая, ничего больше не желая.

Так вот кто ее сын? Вот кто ее сын!