Том 3. Карлссон, который живет на крыше [Крошка Нильс Карлссон и др.]

— И раз уж я такой добрый, я помогу тебе посадить это дерево.

— Стой! — закричал Малыш.

Но было поздно. Карлссон уже вырвал из горшка герань с корнем, и не успел Малыш помешать, как он выкинул цветок в окно.

— Ты просто — дурак, — начал было Малыш, но Карлссон не слушал его.

— Целое большое персиковое дерево! Подумай сам! На своем пятидесятилетии ты сможешь каждому предложить на десерт по персику! Разве это не замечательно?

— Да, но еще замечательней будет, когда мама увидит, что ты вырвал и выбросил ее герань, — сказал Малыш. — Подумай сам! А если какому-нибудь старичку на улице она свалилась на голову, как по-твоему, что он скажет?

— Что он скажет? «Спасибо, дорогой Карлссон, — заверил Малыша Карлссон. — Спасибо, дорогой Карлссон, за то, что ты вырвал герань, а не выкинул ее вместе с цветочным горшком… что так понравилось бы чокнутой маме Малыша».

— Вовсе бы ей не понравилось, — запротестовал Малыш, — с чего ты это взял?

Карлссон уже сунул косточку в цветочный горшок и энергично засыпал ее землей.

— Нет, понравилось бы, — возразил Карлссон, — твоей маме только и надо, чтобы герань хорошенько сидела в горшке, тогда она довольна. А то, что это опасно для жизни маленьких старичков, которые плетутся по улице, до этого ей дела нет. «Одним старичком больше, одним меньше — дело житейское, — говорит она, — только бы никто не вырвал с корнем мою герань».

Карлссон пронзительно смотрел на Малыша.

— Ну, а вышвырни я сейчас еще и цветочный горшок, куда бы мы в таком случае посадили персиковое дерево? Ты подумал об этом?

Малыш вообще ни о чем не думал и не мог ничего ответить. Когда Карлссон впадал в такое настроение, беседовать с ним было трудно. Но, к счастью, настроение его менялось каждые четверть часа. Вдруг он издал смешок, напоминавший довольное кудахтанье.

— Кулечек-то у нас остался, — сказал он. — С кулечками можно веселиться как угодно.

Малыш этого прежде вроде бы не замечал.

— А как? — удивился он. — Что можно делать с кулечком?

У Карлссона загорелись глаза.

— Самый колоссальный на свете хлопок! — воскликнул он. — Ха-ха, какой хлопок! Именно это я сейчас и сделаю!

Взяв кулечек, он быстро исчез с ним в ванной комнате. Умирая от любопытства, Малыш последовал за ним. Ему ужасно хотелось знать, как получится самый колоссальный в мире хлопок.

Карлссон стоял, склонившись над ванной, и наполнял кулечек водой из-под крана.

— Ты — дурак, — снова сказал Малыш. — Разве можно наливать воду в бумажный кулечек. Неужели ты этого не понимаешь?!

— Ну и что! — сказал Карлссон, сунув готовый лопнуть пакет под нос Малыша.

Мгновение он подержал его так, чтобы Малыш видел: разумеется, можно наливать воду в бумажный кулечек. Потом он, зажав кулечек в руке, помчался назад в комнату Малыша.

Малыш, терзаемый дурными предчувствиями, ринулся за ним. И в самом деле, Карлссон свесился из окна так, что видны были лишь его пухлый задик и короткие, пухлые ножки.

— Гоп-гоп-тра-ля-ля! — кричал он. — Смотри вниз, потому что сейчас раздастся самый колоссальный в мире хлопок!

— Стоп! — воскликнул Малыш и быстренько высунулся из окна.

— Нет, Карлссон, нет, не надо! — в страхе закричал он.

Но было поздно. Кулечек уже летел вниз. Малыш увидел, как он упал, словно бомба, под ноги какой-то несчастной тетеньке, которая шла в молочный магазин рядом с их домом. И самый колоссальный в мире хлопок явно ей не понравился.

— Она воет так, словно ей под ноги упал цветочный горшок, — сказал Карлссон. — А это всего лишь немножко обыкновенной воды.

Малыш с грохотом захлопнул окно. Ему не хотелось, чтобы Карлссон выбрасывал еще и другие вещи.

— Я думаю, не надо так делать, — серьезно сказал он.

Но тут Карлссон расхохотался. Сделав небольшой круг вокруг люстры, он, хихикая, посмотрел вниз на Малыша.

— «Я думаю, не надо так делать», — сказал он, передразнивая Малыша. — Ну а как, по-твоему, надо делать? Вышвырнуть в окно кулечек с тухлыми яйцами, а? Это тоже одна из чудаковатых выдумок твоей мамы?

Подлетев к Малышу, он тяжело приземлился возле него.

— Ты и твоя мама — самые большие чудаки на всем свете, — сказал он, потрепав Малыша по щеке. — Но, как ни странно, я вас все-таки люблю.

Малыш так обрадовался, что даже покраснел. Как замечательно, что Карлссон любит его и что мама ему тоже на самом деле нравится, хотя он не всегда в этом признается.

— Я и сам удивляюсь, — сказал Карлссон, продолжая трепать Малыша по щеке.

Он трепал его долго и обстоятельно, и постепенно все сильнее и сильнее. Под конец он так шлепнул Малыша по щеке, что это напоминало легкую пощечину, а потом сказал:

— О, какой же я добрый! Я — самый добрый на свете! И поэтому мне кажется, что мы сейчас поиграем в какую-нибудь очень хорошую и добрую игру. Ну, а ты, ты тоже этого хочешь?

Малыш согласился и тут же задумался. Какая же есть на свете хорошая игра, в которую можно поиграть с Карлссоном?

— Например, — сказал Карлссон. — Мы можем вообразить, что стол — это наш плот, на котором мы спасемся, когда начнется большое наводнение… а оно как раз и начинается.