Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Внезапно Семен Петрович умер. Это случилось мгновенно, он просто опустил голову и онеподвижел на своем кресле, точно стал с ним одним существом. Не все сразу поняли, что случилось, но неподвижность увидели все. Тот самый круглый резвый подросток лет четырнадцати подбежал и дернул Семена Петровича за нос, чтобы тот подскочил. Но Семен Петрович не подскочил и даже не пошевелился. Только Ирина Васильевна распознала сразу, что муж умер, и заревела, глядя прямо перед собой.

Полная растерянность и вместе с тем остолбенелость наконец овладели всеми. Нашедшийся все-таки среди гостей полудоктор подтвердил, приложившись, что Семен Петрович умер. Водки и закуски оставалось еще на столе необычайно, к тому же уходить никто не хотел. Да и куда было уходить? За окном дикая темень, телефона нет, автобуса долго не будет. С трупом Семена Петровича тоже ничего нельзя было придумать. В домишке лишнего помещения, куда его можно было бы положить, не существовало, невеста же была запугана, и мысли мешались в ее мозгу. Ей вдруг опять стало казаться, что Сема, напротив, жив и только так присмирел около нее.

Антон предложил вынести Семена Петровича во двор, но его никто не поддержал.

— Кому охота такого тащить! — плаксиво заверещала одна женщина.

— Да и зверье может съесть, — подтвердила Клеопатра Ивановна. — Его ведь хоронить надо потом.

— Какое же тут зверье может быть?! — донельзя испугался толстяк Леонтий. — Что вы людей-то зазря с ума сводите, — набросился он на Клеопатру Ивановну и даже чуть не ущипнул ее, для верности.

— Что же делать с трупом? — раздавались кругом голоса.

Кто-то даже выпил стакан водки с горя и предложил другому.

— Да пусть сидит, кому он мешает, — вдруг громко высказался один из гостей и встал.

Эти слова неожиданно были поддержаны — и почти единодушно.

— Действительно, чего заздря человека толкать, — добавил мужичок Пантелеймон. — Сидит себе и сидит.

— Мы сами по себе, а он сам по себе, хоть и жених, — вмешалась полная дама.

— А как же невеста?!

— Пущай как было, так и останется, — отрезал один угрюмый гость, — пускай невеста рядом так и сидит…

— Тебя не спрашивают об этом, — накинулись на него. — Что невеста-то думает?

Невеста думала, что Семен Петрович еще не совсем мертвый, но что трогать его не надо — умрет. Она сказала, что надо продолжить свадьбу, ну, если не свадьбу, то чтоб было, как было.

— А если Семен Петрович умер, а не в обмороке, то я на его похороны не приду, — заплакала Ирина Васильевна, но как-то смиренно. — Мне мертвые женихи не нужны, я не монашка какая-нибудь…

Вдруг истошно залаяла собачонка и цапнула Семена Петровича за ногу. Тот не пошевелился.

— Какой… в обмороке, доктор же сказал: умер, — вмешался кто-то из молодых.

В ответ Ирина Васильевна расстегнула воротник у Семена Петровича и брызнула на него водой… целым графином: но безрезультатно.

Между тем веселье опять понемногу стало вступать в свои права, а мрачноватость, того и гляди, отступать. Сначала веселье, правда, было робкое, недетское.

Да и ветер стал шуметь по крыше. Антон, однако, жалел друга, и ему стало так невмоготу, что он лег на печь. Оттуда он и смотрел опустошенными глазами на пиршество. Двигались тени, люди, потом все уселись и смирились.

Клеопатра Ивановна рассказала даже анекдот, правда смущенно поглядывая на труп Семена Петровича.

Пантелеймон заметил этот ее взгляд и устыдил.

— Ведь он не слышит, дурочка, — каркнул он на Клеопатру Ивановну. — Ты ему хоть в ухо ори — все равно ничего.

— Неприличный анекдот, может быть, и услышит, — задумчиво сказал в ответ Николай.

Его оборвала девушка-двойник.

— Хватит о потустороннем, — сказала она. — Лучше давайте поживей веселиться. Что такие вялые стали, ребята?

Ее никто не поддержал, но перелом наступил, когда невеста запела. Вообще, в своей жизни Ирина Васильевна никогда не пела — до того была робка и тиха. А сейчас, после всего, взяла и запела. Песня была детская, шуточная и ни к чему как бы не имела отношения.

И тут-то все началось.

Николай прямо-таки сорвался с места и поцеловал невесту. Поцеловал раз, другой, а на третий поцеловал мертвеца. Тут же получил оплеуху от девушки-двойника: а за что, непонятно было.

— К кому ж она его ревнует теперь, — прошипел сквозь зубы ее молодцеватый сосед. — Наглая!

Глаза его огненно при этом покраснели, не то как у волка, не то как у воплотившегося духа, и на него страшно было смотреть. Но нос его был испитой.

Один толстячок Леонтий вел себя не в меру истерично: он подскакивал и все время кричал, что он теперь еще больше жить хочет…

Антон с печи успокаивал его. Впрочем, среди начавшегося всеобщего крика и тотального звона стаканов его особенно не замечали.

— Ты долго, долго проживешь, — сказала сидящая рядом с Леонтием лихая бабенка. — Я это чувствую, я экстрасенка…