Том 3. Менестрель. Поэмы

Один хороший мой знакомый,
Большой ироник и шутник,
Над поэтессой невесомой
Смеясь в душе своей, поник
Для вида грустно головою,
И на вопрос ее, что с ним, —
Ответил: «Занят я вдовою, —
Царицей Ингрид я томим.
Мне кажется, не с Вас ли Ингрид
Написана? признайтесь мне…»
И поэтесса глаз своих тигрит,
Оставшись с ним наедине:
«Да что Вы? разве я похожа
На королеву?» — говорит.
И вдруг решает: «Hy, так что же?
Конечно, это я — Ингрид!»
С тех пор (о, бедная поэма!
О, бедная моя мечта!)
Воробушкина ищет крэма
Для носа, носом занята.
Воробушкина королевой
Мнит не шутя себя, — всерьез
И, будучи престарой девой,
Томится от запретных грез.
О, раз Воробушкина — Ингрид,
Конечно, Эрик — сам поэт!..
И снова взор она свой тигрит,
Слагая тигровый куплет…

7

Она приходит к нам так часто,
Что чаще трудно приходить…
Она по-прежнему очкаста,
Еще очкастей, может быть!..
Она такие «куры строит»,
Что вспугивает даже кур,
Она так охает, так ноет,
Что Эрик был не белокур,
А «вроде Вас — шатен кудрявый…
И римский профиль… как у Вас…»
С такой ухмылкою лукавой
Подмигивает сивый глаз,
Что я в отчаяньи тоскую
И до упаду хохочу,
Смотря на Ингрид, но такую,
Какую вовсе не хочу…

8

Могло бы это продолжаться
До бесконечности, но раз
Пришлось заночевать остаться
Версификаторше у нас.
Но прежде чем уснуть в столовой,
Она спросила у жены:
«Ваш муж, не правда ли, бедовый?
Вы поручиться мне должны,
Что выйду…» Легкая заминка
В ее чудовищных словах.
О, святость фразы Метэрлинка
В гнилых кощунственных устах!
А утром с наглою ухмылкой
Смотрела прямо мне в глаза,
Игриво помахала вилкой,
Рот по привычке облизав…
И вдруг внезапно вопросила,
Что называется, врасплох:
«Не правда ль, я большая сила
И стих мой далеко не плох?»
Но я, женой предупрежденный
О фразе дерзостно-больной,
Сказал, сердито раздраженный
Всей этой вздорной чепухой,
О всем о том, что накипело
В глубинах сердца моего,
Чего сказать бы не посмела
Корректность Виктора Гюго!

9

Я разобрал ее стихозы
«По косточкам», как говорят,
Все эти «розы» и «березы»,
Поставил все «заставки» в ряд, —
Все эти «алые закаты»,
Все эти «шумные моря».
Все эти «пышные палаты», —
Всю дрянь, короче говоря!
И указал, какой шутихой
Она является у нас…
Воробушкина стала тихой,
Как бы готовясь «ананас, —
Как метко выразился Белый, —
С размаха в небо запустить»…
Да, стала тихой, оробелой,
Казалось, жаждущей грустить…
И вдруг, с ухмылкой нездоровой,
Шепнула, потупляя глаз:
«Вы оттого такой суровый,
Что до сих пор не отдалась
Я Вам, как этого Вы ждали…
Сознайтесь, ждали ведь?» — Мой смех,
Прилепа, слышен был из дали,
Из дали дней далеких тех.

* * *