Том 3. Морские сны

Например, я, петух и огурец происходим из здешних мест. Здесь, в Южной Азии, по мнению ученых, прапрародина людей, домашней птицы и огурцов. Отсюда мы, петухи и огурцы растеклись по всей планете. Здесь люди бродили еще до того, как Прометей подарил нашим предкам первую зажигалку. Здесь ученые ищут ответ на коварный вопрос: от одной обезьяны произошли мы все или от разных обезьян, появившихся в разных концах света? И если от разных, то кто дирижировал их появлением? Почему миллионы обезьян одновременно встали на задние лапы и начали трудиться передними лапами, превращая себя таким путем в человеческие личности, — вот вопрос, рядом с которым гамлетовский — детский лепет. Обо всем этом хорошо думается, когда ты пытаешься протиснуть свой вельбот сквозь муравейник других вельботов, сампанов, джонок, катеров, шаланд у таможенного причала внутренней гавани Сингапура. Здесь, в колыбели человечества, невероятное количество рас, людских типов, оттенков кожи, языков и народов. Трудно сохранить хладнокровие среди кишения, верчения, криков, запахов, белых и черных зубов, плоских и острых носов, честных и бандитских глаз, бород, треска сталкивающихся бортов… Шаланды, разрисованные с носа и кормы жуткими масками: тут и акулы, и ромбы, и звезды, и разноцветные полоски на бортах и флагах — символика, которую придумали бывшие обезьяны, чтобы различать друг друга по нациям и государственной принадлежности. А зачем символика и геральдика, если все мы от одной обезьяны? — Вот какая мысль приходит в перегретую голову, когда крепко стукнешься в камни таможенного причала у склизких от водорослей ступеней лестницы и нахальные аборигены-оборванцы поднимут гвалт, пытаясь взять тебя «на глотку» за грубую швартовку, когда они начинают тыкать пальцами в твой флаг, в твой символ. А ты отправляешь их с прапрародины человечества по такому далекому адресу, что сам восхищаешься своим знанием лексики и географии.

Сквозь призму таможенного причала весь Сингапур представляется огромным вокзалом, где в залах ожидания бывшие обезьяны вертятся вокруг продавцов кока-колы. Продавцы не рискуют давать в руки жаждущих бутылочку с напитком. Они выливают кока-колу в пластиковый мешочек, суют в него синтетическую соломинку, а бутылку прячут. Американские военные моряки — двухметровые негры — в белых поварских шапочках на бритых головах. Солдаты американской морской пехоты с дубинками на боку и повязкой «ЕС РИ» — белые, прыщавые юнцы, откормленные, прибывшие от вьетнамских берегов на веселый отдых. Замечательный бордель под названием «Плавучий маяк Сингапур» ждет их во внутренней гавани. Бордель разместился на старинном судне и весь увешан разноцветными лампочками… Старик мусульманин сидит в деревянном кресле, поджав босые ноги под себя. Ботинки старика стоят под креслом. Старик весь ушел в себя, ничего не видит, только иногда блаженно шевелит пальцами ног, продуваемых ветерком. И вдруг понимаешь, что обычай снимать обувь в мечетях, вероятно, связан и с такой прозаической физиологией, как потение ног в жарком климате… Фейерверк красок. И запах от смеси копры, каучука, пальмового масла, сырых шкур, саго, тапиоки, белого и черного перца, невыделанного черепахового щита, мускатного ореха и мускатного цвета, камфарного масла, гуттаперчи, кофе и велорикш… И головная боль, и отсутствие аппетита. Ни вермишелевый суп, ни килька в томатном соусе с картошкой не лезут в глотку после трех-четырех рейсов к карантинному причалу Сингапура. Стакан компота — вот и вся еда.

Необходимо было вырваться в европейскую цивилизацию, сменить неистовый ритм припортового базара и толкотни на прохладную тишину в кабинете корреспондента ТАСС. Я продолжал наивно надеяться на положительные результаты своей радиоактивности.

Но если говорить совсем искренне, то не в базарной толкучке было дело. Просто захотелось на некоторое время перестать быть вторым помощником капитана на бывшем лесовозе, утыканном антеннами. Мне хотелось сменить пластинку. Гуманитарная составляющая моего существа жаждала общения с гуманитарием. Причем с таким гуманитарием, который живет не на чердаке, а принадлежит к преуспевающим мира сего и ездит на хорошей машине с приемником. Мне хотелось немножко попаразитировать на своей писательской принадлежности, ощутить себя значительной личностью, которой разрешается глядеть на Сингапур не снизу — сквозь призму таможенного причала, а сверху — сквозь иллюминатор международного авиалайнера.

Я уволился на берег в паре с радистом Саней. Он был в курсе моих надежд на сладкую жизнь, так как своей рукой выбивал и точки, и тире, адресованные знаменитому писателю Даниилу Гранину.

Миновав толпу велорикш, я с достоинством подозвал такси и процедил достаточно небрежно:

— Рашен амбассадор, плиз! — таким образом я входил в образ значительной личности, журналиста-международника например.