Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе

Я посмотрел на него в недоумении. Грешный человек, я подумал сначала, что у него вышел весь запас свежей икры, что откупщик забыл прислать ему обычную дань водки и пива, и эта догадка тоскливо подействовала на мой желудок.

— Мятутся! — продолжал он, и вслед за тем в грустно-минорном тоне запел: — И смятошася людие…

Я все-таки не понимал, хотя нельзя было сомневаться, что нечто произошло. Конечно, мне небезызвестно было, что наше маленькое общество с некоторого времени прониклось гражданскою скорбью, но какое же дело до нее пустыннику? Пустынник — отрезанный ломоть от общества; пустынник самой природой таким образом устроен, что было бы у него вдоволь ества да пойла, да малахай шелковый ^*, так не проймешь его никакою скорбью — это ясно! И вдруг о чем-то скорбит и произносит отрывистые и неподобные речи!

— Да что же случилось, пустынник? — спросил я.

Он, в свою очередь, взглянул на меня, но в этом взгляде виделась скорбная ирония.

— Не велеть ли разве рыбки подать? Мне намеднись преотменной из Песчанолесья прислали! — сказал он, но в звуках его голоса слышался укор, и я даже явственно различал, что укор этот относится именно ко мне, как будто он говорит: «Малодушный человек! я знаю, что ты думаешь об осетрине… в такую горестную для отчизны минуту!»

— Да нет, позвольте же, зачем рыбки? Если в самом деле что-нибудь важное случилось, то можно и без рыбки… Скажите, что же случилось?

Он посмотрел на меня строго.

— Да что ты, сударь, смеешься, что ли?

— Нет, не смеюсь.

— Не знаешь, что ли, что делается!

— Да что же такое, наконец?

— А вот, сударь, что! Приходит ко мне сегодня один из моих жеребцов стоялых ^*(пустынник называл таким образом своих дворовых) и кланяется мне… вот эдак (пустынник кивнул головой с невыносимым пренебрежением)! Я на него смотрю и думаю: не в горячке ли малый, не очунется ли? Однако нет: стоит как столб бесчувственный. — Постой! что ты, дама, что ли? — спрашиваю я его. — Нет, говорит, я не дама, а, по вашему мнению, выходит, я жеребец стоялый! — Ну, уж меня, знаешь, и разбирать зачало, однако все терплю. — Что ж, говорю, коли ты не дама, зачем же так кланяешься? — Все еще, знаешь, мыслю, что он очунеет… Хорошо. Только что ж бы, ты думал, он сделал? — А коли, говорит, мой поклон тебе не нравится, так и нет тебе ничего! Повернулся хребтом-то, да и был таков! А? что? хорошо?

— Гм… да…

Я не знал, что ответить пустыннику, но чувствовал, что в голове моей бродит не то мысль, не то ощущение, одним словом, нечто такое, что можно бы формулировать словами: «Эге! да это явления одного и того же порядка!»

— Так вы думаете?.. — сказал я вслух.

— Чего тут думать… оно!

— Гм… да… это оно!

Мы не объясняли друг другу, что значит это «оно»: мы поняли. Я вознамерился было посетовать, высказать несколько жалких слов, как это обыкновенно делают люди, которых претензии ограничиваются желанием выпить и закусить и которых вместо того заставляют ломать голову над какими-то проклятыми вопросами. Но пустынник оказался и решительнее, и воинственнее меня. Он вскочил с дивана и накинулся на меня с такою неистовой яростью, что я одну минуту думал, что он растерзает меня на части.

— Чего же вы-то, гражданское начальство, смотрите? — закричал он на меня, сверкая глазами.

Я поник головой.

— Ведь это зараза, — продолжал он, все более и более наступая, — ведь это чума!

Я почувствовал себя сугубо виновным. Мне не приходило даже в голову сказать в свое оправдание стереотипную фразу: «Да чем же я виноват?» — которою, по заведенному исстари обычаю, оправдываются все птенцы бюрократии. Мне как-то вдруг пришли на ум все пословицы, вроде: «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж», «Люби кататься, люби и саночки возить» и проч. Я вдруг почувствовал, что на мне лежит какая-то ответственность, что я должен был предугадать, предвидеть, предозаботиться и продотвратить! Держа в руках своих миллионную частицу административной вожжи, имея право, в миллионной части, решить и вязать, я обязан был тянуть свою тягу, насколько ставало моих сил. Если вожжа ослабла, — следовательно, я не натягивал ее с надлежащею заботливостью, следовательно, я не исполнил своего долга, следовательно, я был без оправданий. Виноградник, прежде столь чистый, порос куколем и крапивою — чего смотрели виноградари? где они были? чай, в карты дулись или с метрессами [180]проклаждалися?

Пустынник, казалось, понял, что во мне происходит нечто очень тяжелое, и смягчился.

— Да уж не велеть ли рыжичков подать? Мне девки мелконьких таких в уксусе прислали! — сказал он ласково.

Но мне было не до грибков. Черт знает, что бродило в это время в голове моей, но только вместо того, чтоб отказаться и поблагодарить, я отвечал:

— А кто их знает, может быть, они не девки, а бабы!

Пустынник усмехнулся.

— Да ну уж, ну! велеть, что ли? Вижу! все вижу! Обидел я тебя!

— Нет уж, увольте… Лучше потолкуем!