Том 3. Новые времена, новые заботы

— Как есть, братцы мои, два зайца, и сидят рядушком, не шелохнутся…

— Истинно божие, например, указание.

— Ты вот что рассуди, отчего они не шелохнутся-то, кто их держит-то, словно мне подает — «на, мол, Кузнецов, возьми их!», ты вот что раскуси!..

Многие вздохнули: так было ясно всем, что тут был бог.

— Ну, я их сгреб конечно, — закончил рассказчик, когда всеобщее умиление несколько ослабло, — и сволок к исправнику, за полтинник… Ну, и перебился.

Немедленно со всех сторон послышалось желание подтвердить собственным опытом эту явную заботу провидения о бедном народе. Очевидно, со всяким был такой или подобный этому случай, но из массы начавшихся рассказов всех заинтересовал один, в котором все были поражены очень трогательным окончанием. Уездный житель, с которым приключилось это трогательное событие, тоже, как и первый рассказчик, прежде жил «вокруг» купцов Пастуховых, а как пошли они на разладку, «стало ему так, что помирай!» Хотел он так-то раз топиться или давиться, хорошенько он этого не помнит, и сам не знает, зачем побежал к реке… И только было хотел бухнуть, вдруг что-то под ним заорало благим матом.

— Гляжу, братцы мои, гусь, зда-ар-раве-ен-ный-пре-здаравенный, дикий гусь!

Сдержанный гул приятного изумления пронесся между слушателями.

— Фунтов от восьми, братцы мои, — каким-то жирным басом продолжал рассказчик: — эдаким вот манером, чисто как окорок… Одно слово, верный целковый!.. Отдавил я ему ногу и крыло, глянул так-то, вижу, руб серебра, не меньше, господь мне послал.

— Восемь фунтов?.. Целковый смело!

— Дикий гусь завсегда руб.

— Цена известная!..

— И что же апосля этого случилось, братцы вы мои! — жалобно возгласил рассказчик и остановился. В публике почувствовалась ясно видимая тревога насчет этого рубля, посланного богом в виде гуся.

Все примолкли.

— Поволок я его на базар, — жалобно продолжал рассказчик, — хоть бы те вот одна душа!.. Ходил-ходил, братцы мои, нет никого, да и шабаш!.. Я к исправнику, не взял… Я к лекарю — нет дома… Я туда, я сюда, хоть вот ложись да помирай: то дома нет, то «не надо»… Что ж ты думаешь?

Последняя фраза была произнесена таким отрывистым тоном и с таким решительным ужасом в чертах лица рассказчика, что все просто онемели, ожидая страшной развязки.

— Ведь так сам и съел гуся-то!

Загудела и зачмокала толпа, сожалея.

— Так, братец ты мой, и слопал сам!

— Эко не поладилось как!

— Эх-ма-хма-хма!.. Рублик-то серебреца!..

— Так и сожрал!.. — подбавляя масла в огонь, прибавил рассказчик.

— Эх-хе-хе.

— Да жирный, пострел, какой — страсть! Так у меня все нутро и переворачивалось. Как гляну на него, не идет в горло, да и шабаш!..

— Эх-хе-хе-е!..

— Так вот все внутренности и перевертываются, как гляну… Вот какое дело… В самую коронацию было, как теперь помню, во — какой, как поросенок!..