Том 3. Первая книга джунглей. Вторая книга джунглей. В горной Индии

Я свистнул, Виксон подбежала ко мне и, грязная с головы до ног, стала лизать мне нос и принялась пространно объяснять, как она отыскивала меня в лагере. Я никогда не давал ей понять, что мне известен язык животных, ведь в противном случае она слишком распустилась бы. Итак, я только посадил ее к себе на грудь и застегнул пальто. Двухвостка зашаркал ногами, потопал ими и проворчал про себя:

— Удивительно! До крайности удивительно! Это у нас бывает в семье. Куда же девалось злое, маленькое животное?

Я услышал, как он стал хоботом ощупывать землю вокруг себя.

— У каждого из нас, по-видимому, есть своя болезнь, — сказал он, продувая хобот. — Вот вы все, кажется, боитесь, когда я трублю.

— Не могу назвать своего чувства настоящим страхом, — возразила полковая лошадь. — Но в это время во мне рождается такое ощущение, точно там, где на моей спине должно лежать седло, копошатся оводы. Пожалуйста, довольно!

— Я боюсь маленькой собаки; верблюд пугается дурных ночных сновидений.

— Для всех нас хорошо, что нам не приходится сражаться одинаковым образом, — заметила полковая лошадь.

— Вот что я хочу узнать, — спросил очень долго молчавший молодой мул. — Я хочу знать, почему нам вообще приходится сражаться?

— Да потому, что нам приказывают идти в бой, — презрительно фыркнув, сказала полковая лошадь.

— Приказ, — подтвердил мул Билли и резко закрыл рот, щелкнув зубами.

— Хукм-хей. Так приказано, — произнес верблюд, и в его горле что-то булькнуло; Двухвостка и волы повторили: — Хукм-хей!

— Да, но кто же приказывает? — спросил мул-рекрут.

— Человек, который идет перед тобой или сидит на твоей спине; или держит веревку, продетую в твой нос, или крутит твой хвост, — поочередно сказали Билли, полковая лошадь, верблюд и волы.

— А кто дает им приказания?

— Ну, ты хочешь знать слишком многое, юнец, — сказал Билли, — а за это не хвалят. Тебе нужно только повиноваться человеку, идущему перед тобой и не задавать вопросов.

— Правда, — сказал слон. — Я не всегда повинуюсь, но ведь я «между и посреди»; тем не менее Билли прав. Повинуйся человеку, который идет подле тебя и дает тебе приказания, потому что в противном случае, тебя не только побьют, но ты еще и остановишь батарею.

Орудийные волы поднялись, чтобы уйти.

— Подходит утро, — сказали они. — Мы вернемся к нашим рядам. Правда, что мы видим только глазами и не особенно умны; а все же сегодня ночью мы одни ничего не испугались. Покойной ночи, вы, храбрые существа.

Никто не ответил им, и, для перемены разговора, полковая лошадь сказала:

— Где же маленькая собака? Где есть собака, там недалеко и человек.

— Я здесь, — тявкнула Виксон, — под лафетом с моим человеком. Ты, крупный, неловкий верблюд, опрокинул нашу палатку. Мой человек очень сердится.

— Фу! — сказали волы. — Он, вероятно, белый?

— Ну, конечно, — ответила Виксон. — Неужели вы предполагаете, что за мной смотрит черный погонщик волов?

— Ах! Уах! Ух! — сказали волы. — Уйдем поскорее.

Они двинулись прочь, увязая в грязи, каким-то образом умудрились зацепить своим ярмом за дышло фуры с припасами, где оно и застряло.

— Ну, готово, — спокойно сказал Билли. — Да не бейтесь вы! Теперь вы останетесь здесь до утра. Но в чем же дело?

Раздалось продолжительное свистящее фырканье, свойственное рогатому скоту Индии; волы бились, теснились друг к другу, топали ногами, скользили, вязли в грязи и чуть было не упали на землю, все время яростно кряхтя.

— Через минуту вы сломаете себе шеи, — сказала им полковая лошадь. — Что в белых людях? Я живу поблизости от них…

— Они… едят… нас! Вперед! — сказал ближайший вол. Ярмо с треском разломилось надвое, и громадные животные двинулись дальше.

До тех пор я не знал, почему индийский домашний скот так боится англичан. Мы едим бычье мясо, до которого не дотрагивается ни один индусский погонщик; итак, понятно, почему мы не нравимся туземному рогатому скоту.

— Пусть меня исколотят цепями от моего собственного вьючного седла! Кто бы подумал, что два такие огромные чудовища могут совсем обезуметь? — произнес Билли.

— Не обращай на них внимания. Я посмотрю на этого человека. Я знаю, у большинства белых в карманах лежат хорошие вещи, — сказала полковая лошадь.

— В таком случае, я уйду. Не могу сказать, чтобы я сам слишком любил их. Кроме того, белый человек, у которого нет собственного места для ночлега, по всей вероятности, вор, а у меня на спине много вещей, принадлежащих правительству. Ну, юнец, отправимся к своим. Спокойной ночи, Австралия! Вероятно, мы с тобой увидимся завтра во время парада. Покойной ночи, старый Сенной Мешок! В будущем старайся лучше владеть собой. Спокойной ночи, Двухвостка. Пожалуйста, проходя мимо нас по площадке, не труби. Это портит правильность нашего строя.

Мул Билли пошел прочь покачивающейся походкой старого воина; голова лошади пододвинулась ко мне, и ее нос стал обнюхивать мне грудь; я дал ей бисквитов. Виксон же, самая тщеславная собачка в мире, принялась рассказывать ей сказки о тех десятках лошадей, которых будто бы мы с нею держали.

— Завтра я приеду на парад в моем шарабане, — сказала она. — Где ты будешь?