Том 3. Письма и дневники

Здравствуйте! Я было не собирался к вам нынче писать, а хотел на следующей почте, но вчера узнал одну весть, которую вам весело сообщить. Наш Гаврило Степаныч[1042], слава Богу, жив, в здравом уме и живет[1043] спокойно в доме людей, которые, кажется, его любят. Слава Богу. Хоть и тяжко будет его исстрадавшейся душе узнать еще об новой потере. При свидании расскажу вам подробнее все, что удалось об нем слышать, хотя это и не очень много. Крепко вас всех обнимаю. Будьте здравы и ради Бога берегите себя.

Ваш сын Петр Киреевский.

Я было совсем собрался, чтобы выехать к вам во вторник, т. е. завтра, потому что мне уж очень здесь наскучило и хочется к вам, а вместо того судьба опять не пустила: вчера я продал дом[1044] и на этот раз уж крепко, кажется, потому что получил и задаток. Теперь совершение купчей и перевозка опять меня задержит недели на две, тем более что мне все-таки ж хочется, чтобы у меня здесь постоянно была маленькая квартира, с которой бы мне не переселяться и которую постараюсь найти поближе к вам. По крайней мере теперь хоть и будет мне много хлопот, зато хоть с пользой, а не по пустякам. Купил дом какой-то Петр Исакиевич Татлин[1045], человек, как кажется, добрый и почтенный и не немец, а ведь я хоть и очень дешево, т. е. 17 500 рублей, но все-таки ж 300 рублей больше, чем уступал Пасеке[1046], и по моим расчетам довольно выгодно. Сейчас отправляюсь в гражданскую палату, чтобы заваривать купчинную кашу.

85. Родным

7 июня 1848 года

Москва

<…> К сегодняшнему дню мне было обещали кончить мое печатание, но увы! Дело опять протягивается на целую неделю, и теперь обещают кончить к субботе, т. е. как раз к Васиному рожденью[1047], которое я надеялся праздновать вместе со всеми вами. Что делать? Теперь уже все не только придется сидеть, сколько сидел. Что до меня касается, то обо мне не беспокойтесь, потому что я, слава Богу, здоров, и глаза мои, хотя и не совсем еще прошли, но теперь уж несравненно лучше, так что я их почти не замечаю. Очень меня огорчила весть о нашем добром Воейкове[1048]! Я его искренне любил и люблю, и мало таких прекрасных, младенческих душ. Освежительна была встреча с ним по его внутренней красоте и по светлым воспоминаниям молодости, которые она воскрешала. Вот как можно прожить жизнь, не удосужившись видеться с теми, кого любишь!

С нетерпением жду окончания корректуры, чтобы пуститься к вам, а теперь покуда хотя и предполагаю вас в Бунине, но пишу все-таки в Петрищево, потому что вам, вероятно, скорее перешлют письмо из Петрищева. В пятницу проводил я Хомяковых[1049], уехавших в Смоленскую деревню, а на днях уезжают также Аксаковы[1050] и Бестужевы[1051], последние к Хомяковым в Богучарово.

86. Родным

19 ноября 1848 года

Киреевская Слободка

<…> Бодянского[1052] мне жаль вдвойне: мне жаль в нем и его, и себя, потому что это разрушило почти все мои надежды на полезную деятельность и, может быть, надолго, если не навсегда[1053]. Но покуда не унываю и буду прилежно работать, как будто все есть, как было. Провидению виднее, что нужно.

87. Родным

13 февраля 1849 года

<…> Я собирался было нынче на свидание с бароном Черкасовым[1054]. Один раз я его уже там видел, и он мне между прочим рассказывал повесть весьма важную, а именно: на днях возвратился в Петербург Скарятин[1055], который имел с высочайшим следующий разговор:

Выс. Давно ли ты получал письма от брата Гр.[1056]?

Ск. Уже давно…

Выс. Я могу тебе сообщить об нем самые свежие новости: они теперь взошли в Трансильванию.

Стало быть, война кажется несомненною, но в чем дело и кого мы пошли давить, еще никто не знает…

88. Родным

14 марта 1849 года

Москва

<…> Никола[1057] вам пишет, верно, подробно обо всех здешних происходимостях, а потому скажу только, что мы все, слава Богу, здоровы. Последнюю неделю мы особенно были заняты болезнью и смертью бедного Киреева[1058], которого мы схоронили в пятницу. Он страдал ужасно, но кончина его была полна веры, мужественна и прекрасна. Утешительно было видеть, что в последние дни ходили за ним все его старые приятели, т. е. мы, Кошелев, Павлов, Хомяков. И это его радовало. Очень его жаль. Его жизнь была несчастлива, и слишком пылкий характер вовлекал его во многие ошибки, но его душа была благородна, прекрасна и полна любви.

Деньги к Остряковой[1059] я отослал немедленно по получении вашего письма и посылаю вам ее расписку. Они пришли очень кстати, потому что она в крайней нужде, а в это именно время она хотела говеть, и говеть ей было не на что.

Что касается до моих песен, то я хотя был у Бодянского, но до сих пор еще не мог узнать ничего положительного. По крайней мере он обещал выручить напечатанные.

89. Е. И. Елагиной [1060]

27 июня 1849 года

Хам! хам! хам!