Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910

Евдокия Антоновна.Вы так думаете, господин Глуховцев: всегда нужно брать, когда дают? Хорошо-с, я возьму. Благодарю вас, мой друг, за деньги, а вас за совет, господин Глуховцев. Adieu, mes enfants! [90]Лечу, лечу!

Онуфрий(торопливо).А вы, как мне сдается, очень добрый человек, Григорий Иванович.

Григорий Иванович.Я-то? Ах, Онуфрий Николаевич! Друг мой единственный: я ведь по натуре студент, ведь это (указывая на одежду)одно роковое недоразумение, жестокая игрушка загадочной судьбы.

Онуфрий.Скажите, какое роковое совпадение и даже трагическое сходство! Я ведь по натуре человек совершенно непьющий…

Григорий Иванович(в восторге).Да что вы!

Онуфрий.Клянусь Геркулесом!

Григорий Иванович.Выпьем, Онуфрий Николаевич.

Онуфрий.С удовольствием, Григорий Иванович!

Чокаются.

Григорий Иванович.За натуру!

Онуфрий.За натуру!

Григорий Иванович.А вы что же, коллега? Рюмочку водочки, а? Вот икра, сам в Охотном ряду брал. Какая это роскошь, ваш Охотный ряд!

Глуховцев.Я лучше коньячку.

Онуфрий.Коньячок, Коля, пьют из рюмочки, а не из стакана.

Глуховцев.Душа меру знает!

Григорий Иванович.Совершенно справедливо! Изумительно верно! У меня товарищ есть, так тоже не может иначе — давай, говорит, Гриша, стакан. Когда душа горит, из наперсточка ее не зальешь.

Глуховцев.Верно!

Григорий Иванович.Выпьем, Онуфрий Николаевич!

Онуфрий.С удовольствием, Григорий Иванович. Давно изволили прибыть?

Григорий Иванович.Три дня. Ослеплен! Раздавлен! Ошеломлен!!! Вы, господа студенты, уже привыкли к Москве, а я как взглянул на всю эту роскошь, культуру, на все эти плоды просвещения, — по подбородку у меня скатилась слеза. А Минин-то? А Пожарский-то?

Онуфрий.Уже были где-нибудь?

Григорий Иванович.Как же-с. Везде, палаты бояр Романовых… Да позвольте, у меня тут на бумажке все записано… (Роется в кармане.)Нет, не то. Ах, черт! Куда ж я ее девал?.. Не отдал ли еще мамаше вместо трехрублевки.

Онуфрий.А это зачем же билет от конки, Григорий Иванович? Для коллекции?

Григорий Иванович.Храню. Надо будет там показать. Ах, вот, ну слава богу! (Читает.)Третьяковская галерея… Но какая это роскошь! Репин, например! Храм Спасителя. Театр Омон. Румянцевский музей.

Онуфрий.Ага! И у Омоши поспели побывать. Ну как?

Григорий Иванович.Онуфрий Николаевич, вы, может быть, смеетесь надо мною, а я, ей-богу, так растроган всем этим, я ведь три ночи так и не ложился! Только тем и отмечаю время, что по утрам умываюсь и пью водку, а к ночи пью ликер и Шато-Марго. И когда я умоюсь и сажусь за водку, то это я называю начать новую жизнь. Выпьем за новую жизнь!

Онуфрий.С удовольствием, Григорий Иванович. Вы мне положительно нравитесь. С вами, должно быть, здорово можно выпить? Вот многие этого не понимают, Григорий Иванович, а по моему мнению, только на третий день начинается приятное пьянство. Чтобы душа разговорилась, нужно ее подготовить, а не то чтобы сразу: на, душа, рюмку водки и разговаривай.

Григорий Иванович.Верно! Ах, как изумительно верно! Выпьем, Онуфрий Николаевич, на брудершафт!

Онуфрий.Немножко рано, но в предвидении дальнейшего… я думаю, можно ускорить естественный ход событий. Верно, Коля? Что так таращишь глаза? — не таращи, брат, не надо. Это делает тебя похожим на вареного рака.

Глуховцев.Радуюсь.

Онуфрий.Ну и радуйся, черт с тобой! Не люблю я, Коля, слюнтяев!

Григорий Иванович.Готово. Пожалуйте.

Встают и торжественно пьют на брудершафт: руку через руку, трижды целуются, сплевывают в сторону и ругаются.

Онуфрий! Друг!

Онуфрий.Григорий! Ангел!

Глуховцев(находит в углу шашку офицера и пробует ее).Это ваша?

Григорий Иванович.Это? Да. Только осторожнее, коллега, она отпущена.

Онуфрий.Оставь, Коля! Не люблю я, когда дети берут в руки что-нибудь острое.

Глуховцев.Григорий Иванович, покажите-ка приемы.

Григорий Иванович.С наслаждением, коллега. (Становится, пошатываясь, в позицию и показывает приемы.)

Онуфрий.Здорово!

Григорий Иванович(несколько запыхавшись).Я, Онуша, два приза взял: один за шашку, а другой за стрельбу из револьвера. Вот погляди-ка, брат, какие часы. Что, здорово?

Онуфрий.Здорово. Ты обо мне, Гриша, плохо не думай: у меня тоже шпага есть, — этакий толедский клинок. И когда я живу в тихом семействе, то ковыряю им в самоваре. Меня за это очень любят, Гриша, в тихих семействах.